Рассказ юю куприн читать краткое содержание. Вот и все про Ю-ю

Жизнь Елизаветы Юрьевной началась как сказка

Трудно и больно писать об этой удивительной женщине, духовной дочери Сергия Булгакова, так сильно любившую жизнь, своих родных, друзей и товарищей. Жизнь этой очаровательной девушки начиналась как сказка. Елизаве́та Ю́рьевна Пиленко, по первому мужу - Кузьмина́-Карава́ева, по второму - Скобцова, родилась 8 декабря 1891 в Риге в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко и Софии Борисовны (урожденной Делоне). Ее дом № 21 по улице Элизабетес в г. Риге (архитектор Э. Тромповский) сохранился до наших дней. По распоряжению общественности в 2011 году на нём установили мемориальную доску с надписью: «Здесь родилась святая Мать Мария, урожденная Елизавета Пиленко (1891-1945)».

В 1895 году Юрий Пиленко вышел в отставку и переехал с семьей в Анапу. Там, в шести верстах от города, находилось имение Джемете - дом с виноградниками, доставшийся ему после смерти отца, отставного генерала и известного винодела Д. В. Пиленко. В мае 1905 года за успехи в виноградарстве Юрия Дмитриевича назначили директором Императорского Никитского ботанического сада и одновременно - директором училища садоводства и виноделия, в результате чего его семья переехала в Ялту. В южном городе Лиза Пиленко окончила 4-й класс ялтинской женской гимназии с наградным листом 2-й степени.

Весной 1906 года за успехи в работе и верность его Императорскому величеству Ю.Д Пиленко был перевели на службу в Петербург. Но случилось непоправимое. Выехать к месту назначения он не успел: 17 июля 1906 года он скоропостижно скончался в Анапе. Смерть отца потрясла Лизу. В связи с такой трагедией, как позже признавалась, она потеряла веру в Бога.

В августе 1906 года, овдовевшая С. Б. Пиленко с двумя детьми - Лизой и Дмитрием, переехала в Петербург. Сначала Лиза училась два года в частной гимназии Л. С. Таганцевой, затем перешла в гимназию М. Н. Стоюниной, которую закончила с серебряной медалью весной 1909 года. По рекомендации матери, Лиза поступила на высшие Бестужевские курсы, на философское отделение историко-филологического факультета. В феврале 1908 года Лиза Пиленко познакомилась с Александром Блоком, с которым у неё впоследствии завязались сложные отношения и длительная переписка.

19 февраля 1910 года Елизавета Пиленко вышла замуж за помощника присяжного поверенного Дмитрия Кузьмина-Караваева, бывшего большевика и близкого знакомого многих столичных литераторов. Вместе с ним посещала собрания «на башне» Вячеслава Иванова, заседания «Цеха поэтов», знаменитые религиозно-философские собрания, общалась с Николаем Гумилёвым, Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом, Михаилом Лозинским и Алексеем Толстым.

Бестужевские курсы Лиза не окончила. Весной 1912 года, с помощью друзей поэтов, она издала первый сборник стихов под названием - «Скифские черепки», который положительно встретили критики. Атмосфера столичной элиты стала тяготить Елизавету Юрьевну и она, по совету друзей, уехала сначала на курорт Бад-Наухайм, затем перебралась в Крым. Там она общалась с Алексеем Толстым, приехавшим погостить у Максимилиана Волошина и Аристархом Лентуловым.

Весной 1913 года Елизавета Юрьевна оставила своего мужа Дмитрия Кузьмина - Караваева, хотя официальный развод был получен лишь в конце 1916 года.

18 октября 1913 года у Кузьминой-Караваевой родилась дочь, которой она дала имя Гаяна (греческое - «земная»). В начале 1914 года Елизавета Юрьевна послала Блоку рукопись своей новой книги стихов «Дорога». Поэт вернул ее для переработки и исправления многих стихов. Данный сборник так и не был издан. В этот период в жизни Елизаветы Кузьминой-Караваевой происходит душевный разлад. По ее словам, у нее - «перепутья». Ее все больше тянет к религиозным вопросам, особенно занимало ее христианство, русская православная вера и монашество. Появились у нее размышления о цели и смысле жизни, которая не совсем ладилась. В апреле 1915 года Елизавета Юрьевна опубликовала философскую повесть «Юрали», написанную под впечатлением чтений Евангелия. А через год вышел сборник ее стихов «Руфь», в который вошло много стихов из неопубликованного сборника «Дороги».

Февральскую революцию Кузьмина-Караваева встретила с энтузиазмом. В марте 1917 года она вступает в партию эсеров, программа которой ей была по душе. Почти весь 1917 год Елизавета Юрьевна провела в Анапе, занимаясь общественно-политической работой. В феврале 1918 года ее избирают городским головой Анапы. А после изгнания белогвардейцев, когда большевики взяли власть в городе, Кузьмина-Караваева, хотя и не разделяла коммунистических взглядов, заняла должность комиссара по здравоохранению и народному образованию. Она встала на защиту населения от грабежа и террора. Когда Анапу захватили войска Деникина, Елену Юрьевну арестовали, ей грозила смертная казнь за «комиссарство» и участие в национализации частной собственности. 15 марта 1919 года дело Кузьминой-Караваевой рассматривал краевой военно-окружной суд в Екатеринодаре, и только благодаря квалифицированным адвокатам, она получила всего две недели ареста.

Летом 1919 года Кузьмина-Караваева вышла замуж за Д. Е. Скобцова, кубанского казачьего старшину, бывшего председателя Кубанской Краевой Рады. После разгрома Белого движения на Кубани, весной 1920 года, Елизавета Скобцова с матерью и дочерью Гаяной эвакуировались в Грузию, Там же у Елизаветы Юрьевны родился сын Юрий. Затем вся семья Скобцовых эмигрировала в Константинополь, оттуда в Сербию, где 4 декабря 1922 родилась дочь Анастасия. По рекомендации отца Сергия Булгакова семья Скобцовых уезжает в Париж. Это произошло 6 января 1924 года.

За два года, 1924-1925, Елизавета Скобцова опубликовала в эмигрантских журналах повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», в которых описывается трагедия Гражданской войны в Крыму, а также автобиографические очерки - «Как я была городским головой» и «Друг моего детства». Особое место в ее прозе занимает мемуарно-философское эссе «Последние римляне».

7 марта 1926 года умерла от менингита её младшая дочь Анастасия. Потрясенная горем, Елизавета Скобцова почувствовала духовное перерождение и открыла для себя новый смысл жизни в служении людям во имя Бога. С 1927 года она стала активным деятелем Русского студенческого христианского движения (РСХД), в качестве разъездного секретаря путешествовала по Франции, посещая русские эмигрантские общины, выступала с лекциями, публиковала заметки о тяжёлой жизни эмигрантов. Заочно окончила Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже.

16 марта 1932 года в церкви Свято-Сергиевского православного богословского института Елизавета Юрьевна приняла от митрополита Евлогия (Георгиевского) монашеский постриг. Ей было присвоено имя Мария в честь святой Марии Египетской. По благословению духовного отца протоиерея Сергия Булгакова мать Мария начала своё нетрадиционное монашеское служение в миру, посвятив себя благотворительной и проповеднической деятельности. Она организовала в Париже общежитие для одиноких женщин, создала отделение для туберкулезных больных в Нуази-ле-Гран под Парижем. Она была в нем и сестрой хозяйкой, и лекарем, и заведующей отделением: ходила на рынок, готовила пищу, делала уборку помещений, расписывала домовые церкви, вышивала для них иконы и плащаницы.

Мать Мария сама ходила по ночлежкам, трущобам и притонам, чтобы протянуть руку помощи своим измученным соотечественникам. Русских во Франции было более миллиона, и большинство из них жило в нужде. Созданное ею общежитие для бедных на ул. Лурмель, 77, часто критиковали за "богемную евангельскую атмосферу", и некоторые монашки со священниками не выдерживал этой атмосферы и преждевременно покидали своих несчастных больных.

При общежитии была устроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы, курсы псаломщиков и миссионерские курсы. В 1935 году, по инициативе монахини Марии, было создано благотворительное и культурно-просветительское общество «Православное дело». В него вошли такие известные философы как Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Георгий Федотов и многие другие.

В июне 1935 года в Париже произошла встреча матери Марии с советским писателем Алексеем Толстым. А в июле он навсегда забрал с собой в Россию старшую ее дочь - 22-х летнюю Гаяну.

Елизавета Кузьмина - Караваева и Алексей Толстой

Среди представителей русской творческой интеллигенции, с которыми общалась в Петербурге Е. Ю. Кузьмина-Караваева, имя Алексея Толстого (1882-1945) занимает значительное место. Их частые встречи скорее носили характер философско-богословского и литературного направления. И хотя они были разными людьми, как по темпераменту, так и политическим, и религиозным вопросам, они чувствовали взаимную симпатию друг к другу. Объединяла их поэзия, литература, интеллектуальность, жизненные проблемы и взаимная дружба. Общение оставило заметный след в жизни каждого из них, хотя для Елены Юрьевной след этот оказался трагическим.

Весной 1911 года Алексей Толстой со своей гражданской женой С. И. Дымшиц и новорождённой дочерью Марьяной приехал из Парижа в Петербург. Там он сразу окунулся в мир столичной «богемы»: посещал разные кружки, редакции журналов и газет. По-видимому, в конце этого года Елизавета Кузьмина-Караваева, которой было всего 20 лет, познакомилась с этим интересным литератором и собеседником. Она была начинающей поэтессой, а граф Толстой, которому исполнилось тридцать, известным писателем и автором нескольких увлекательных книг. Встречи их, в основном, происходили в редакции журнала «Аполлон» и в поэтическом объединении Николая Гумилёва «Цех поэтов».

И хотя Толстой очень быстро охладел к «Цеху» и отошёл от него, Елизавета Кузьмина-Караваева стала его активной участницей. Благодаря поддержке друзей-поэтов в марте 1912 года она выпустила свой первый сборник стихов под названием - «Скифские черепки»». К удивлению и радости автора, скромная книжечка вызвала большое количество откликов, преимущественно благожелательных. Книжку заметили, оценили, и молодая поэтесса Елизавета Юрьевна приобрела известность и заняла свое место в литературном мире Серебряного Века. Чтобы понять причину трагедии судьбы матери Марии, нам надо перенестись в детство ее дочери Гаяны, проходившее в годы гражданской войны. Гаяна училась школьным предметам дома. Её бабушка С. Б. Пиленко обладала очень высокой дворянской культурой, которую щедро передавала своей внучке. Мать Гаяны, как мы знаем, была поэтессой, художником, философом, что положительно отразилась на ребенке. Отчим девочки Дмитрий Скобцов, в прошлом учитель, терпеливо передавал ей свои знания разных предметов.

Завершилось образование Гаяны уже за рубежом, в Париже, куда переехала семья Пиленко. Отношения в их семье были теплыми: мать и дочь любили друг друга. Елизавета Юрьевна частенько брала с собой Гаяну, когда по делам службы ездила по местам «русской Франции», где жили и трудились русские эмигранты. Вдвоем они были и на съездах Русского Христианского Студенческого Движения (РХСД). Когда мать Мария основала Дом для бедных, Гаяна помогала матери по хозяйству. Она даже помогала куховарить в столовой общежития на улице Лурмель 77 в Париже. Гаяна была очень общительной девушкой, дружила со своими сверстниками, юношами и девушками, разделявшими ее взгляды на жизнь и общество. Вполне закономерно, что о жизни в Советском Союзе у Гаяны не было никаких представлений. Это была другая страна, враждебная капиталистической Франции, другой мир, который для нее был наглухо закрытым.

В июне 1935 года в Париже открылся 1-ый Конгресс Европейских Писателей в защиту Культуры и искусства. Для участия в нем в составе группы советских писателей приехал давний знакомый Елизаветы Юрьевны писатель Алексей Толстой. Его выступление на Съезде о развитии демократии, гуманизма и построения социализма в Советском Союзе, вызвало бурные аплодисменты. А. Толстой был большой мастер «пускать пыль» в глаза, отличался красноречием и энциклопедичностью знаний. Его авторитет, прекрасное ораторское искусство использовалось новой властью в качестве «наглядной агитации» для заманивания в нашу страну эмигрантов: писателей, деятелей культуры, философов, других известных лиц. На Призыв Алексея Толстого откликнулись многие писатели и культурные деятели, в том числе Максим Горький и Александр Куприн.

В дни работы Конгресса Алексей Толстой встречался с матерью Марией и имел с ней продолжительные беседы. Религиозную позицию - стать монахиней и отдать все свои силы на служение Богу, он не одобрил.

А. Толстой познакомился с дочерью Елизаветы Юрьевны Гаяной, которая, наслушавшись «сладких песен» писателя о жизни в Советском Союзе, захотела в нем побывать и притом срочно. После закрытия Конгресса Алексей Толстой, как и обещал, забрал с собой юную особу для продолжения учебы и воспитания в родной для них стране. Ехали они отдельно от остальных членов делегации, через Лондон. Так решил маститый писатель. С дороги он писал своей жене Н. Крандиевской: «Из Парижа я вывез дочь Лизы Кузьминой-Караваевой, Гаяну. Она жила в нечеловеческих условиях и, кроме того, была лишена права работы. Девочка умная, коммунистка, ей нужно учиться в вузе. Я думаю так: до осени она будет жить в Детском Селе, а осенью — в прежней комнате Марьяны Дымшиц. Всю историю про Лизу /она монахиня/ и про Гаяну расскажу подробно». (1) Конечно, по стилю письма легко заметить, что написано он не столько писателем, сколько работником советских следственных органов, отвечающих за безопасность писателей в чуждой для советов стране.

Елена Юрьевна тоже рвалась уехать на свою родину, но ее религиозные убеждения не позволили это сделать. Ее время еще не пришло. Мать благословила свою дочь на добрые дела в Советской стране. Она напутствовала Гаяну стихами, представляя её библейской голубкой, вылетающей на волю в поисках суши, после Великого Потопа. Но Отъезд Гаяны вызвал негативную реакцию среди близких друзей сестры Марии. Её не раз упрекали в любви к России, коммунистическому строю и родным соотечественникам.

Эта поездка закончилась страшно. В конце августа 1936 года Гаяна скончалась в Москве. Весть об этом дошла до Парижа только через месяц. Мать Мария была убита горем. Многие опасались за ее здоровье, ожидая худшего. Критик и друг Елизаветы Юрьевной К. В. Мочульский, передает её слова после смерти Гаяны: «Бессонными ночами я её видела и с ней говорила… всё было темно вокруг и только где-то вдали маленькая светлая точка. Теперь я знаю, что такое смерть». (2).

Мать Мария тяжело выдержала этот удар судьбы. Встречи её с А. Толстым в Париже летом 1935 года были последними, больше они никогда не встретятся, и она никогда не узнает правду о смерти своей любимой дочери. Тайна этой смерти была такой же жестокой, как сама жизнь матери Марии.

Судьба дочери Гаяны в Москве

Пасынок А. Толстого Ф. Ф. Волькенштейн в своих воспоминаниях пишет: «Однажды мы приехали на машине в Ленинградский порт встречать возвращающегося из Франции отчима (1935 г.). Мы увидели его, машущего нам рукой с верхней палубы. Он спускался по трапу, сопровождаемый носильщиком, нагруженным чёрными заграничными чемоданами. С ним рядом шла тоненькая девушка, пугливо озирающаяся вокруг. Взяв её за руку, отчим сказал: «Вот я вам привёз подарок. Ты помнишь, Туся (жена, Н. Крандиевская) - Лизу Кузьмину-Караваеву? Это её дочь Гаяна. Она коммунистка и хочет жить в Советском Союзе. Гаяна пока будет жить у нас» (3).

У Алексея Толстого был роскошный барский дом в Царском Селе, подаренный ему революционной властью. Новые хозяева его отличались открытостью и хлебосольством. Но кроме большой семьи писателя, в нём всегда кто-нибудь гостил или ночевал. В доме было много прислуги, был и лакей, как в старину. Волькенштейн рассказывает: «Гаяна стала жить у нас, постепенно свыкаясь с новой обстановкой и новыми людьми. Спустя некоторое время она поступила на Путиловский завод (ошибка, фабрика Волькенштейна), чтобы получить, как говорил отчим, «рабочую закалку», а затем поступить в ВУЗ. Она вставала в пять часов утра, возвращалась домой измученная. Часто по вечерам она, подолгу молча, сидела на ступеньках нашей террасы. Как на заводе, так и у нас в семье мало кому до неё было дело». (4)

В Париже Гаяна отличалась молодым задором, всегда была активной, веселой и необыкновенно доброй. Она напоминала свою мать в её молодые годы. Сама сестра Мария очень образно сказала о дочери, что это не девушка, а «пир огня и света». Подтверждает такую версию и Доминик Десанти (1919-2011), автор книги «Встречи с матерью Марией. Неверующая о святой». (Перевод Т. Викторовой, Санкт-Петербург, 2011). Она вспоминает: «А с Гаяной мы подружились. Вместе бродили по городу, сидели в кондитерской, много говорили. Гаяна хотела вернуться в Россию, считала, что только там действительно сможет найти себя. Она познакомилась с молодым человеком, переводчиком при советском посольстве. Он предложил выйти за него замуж и уехать в Россию. В это же время группа советских писателей - среди них были Пастернак, Бабель, Алексей Толстой - приехали в Париж на антифашистский конгресс. Гаяна познакомилась с Алексеем Толстым, и он сказал: «Выходи замуж, а я тебя привезу как свою секретаршу». Он уговорил мать Марию отпустить Гаяну, и она уехала». Переводчиком в советском посольстве и был Георгий Мелия.

В Ленинграде Гаяна была другим человеком. «Огня в крови у неё уже не было» - как скажет сын писателя Никита Алексеевич Толстой. У нее появилась молчаливость и замкнутость, а еще печаль и задумчивость. Гаяна была больше грустной, чем веселой. Наверное, это объяснялась тем, что она оказалась в совершенно чуждой ей обстановке, среди недружественных и даже враждебно к ней настроенных людей.

Хотя другой сын Толстого, Дмитрий, наоборот, вспоминал Гаяну как милую, чистосердечную, открытую, живую, приветливую, доброжелательную и весёлую девушку, и в то же время, очень простую и наивную. Он говорит, что в их доме всевозможные розыгрыши и хитрости были частью их быта. «Её можно было легко ловить на любой крючок». (5)

Но был такой тревожный случай, сильно настороживший девушку. После приезда в Детское Село, Гаяну вызвали вечером на улицу. Неизвестный человек сказал ей «по секрету», что местные подпольные троцкисты хотят установить связь со своими единомышленниками на Западе, для этого им понадобится ее помощь. Возвратившись домой, Гаяна рассказала обо всём этом Алексею Толстому, который посоветовал ей обратился к сотруднику НКВД, жившему в их же доме. Гаяна сходила к нему. Но на этом все и закончилось. Больше ее не вызывали и не предлагали «дела». Скорее это была проверка или сознательная провокация, организованная самой же службой НКВД. (6).

В Ленинграде Гаяна попыталась разыскивать своих родственников. Известный математик Б. Н. Делоне, к которому она обратилась, сразу же отрёкся от племянницы, опасаясь, что она, как французская поданная, его скомпрометирует. Это был 1935 год. Но Гаяна не унывала, она была уверена, что нашла своё место в жизни, и новая власть не даст ей пропасть. После возвращения из Чехословакии, в октябре 1935 года, Алексей Толстой оформил развод с Н. Крандиевской и женился на Л. Баршевой. Крандиевская с младшим сыном Дмитрием уехала из Детского Села, и Гаяна осталась в доме одна. Когда в декабре 1935 года, после двухмесячного отдыха в Кисловодске, новобрачные Толстые вернулись в Детское Село, Гаяны в их доме уже не было. Она уехала в Москву, оставив им записку. Вскоре и Толстые перебрались в столицу. С Гаяной они больше не встречались. «Долгое время нам о ней ничего не было известно, а ещё много времени спустя мы узнали, что она умерла от тифа. Как звали её мужа и чем они занимались в Москве, я не знаю». Так написал об этом младший сын Алексея Толстого - Леонид Толстой. (7)

Гаяна тем временем в Москве поступила на работу в проектную контору и вышла замуж за Григория Мелия, с которым была знакома ещё по Парижу. В Париже он находился то ли в качестве советского студента, то ли - сотрудника посольства. Гаяна писала из Москвы своим родным оптимистические письма, даже в апреле 1936 года поздравила по телефону мать с Пасхой.

Но случилось непредвиденное: Гаяна скоропостижно скончалась 30 августа 1936 года в Москве и 1 сентября была похоронена на Преображенском кладбище. В свидетельстве о смерти было написано, что причиной ее смерти был тиф. Такому дикому диагнозу никто не поверил. Анна Ахматова сразу заявила, что от тифа так быстро не умирают. Тем более никаких вспышек этого заболевания в Москве тогда не наблюдалось. В гибели Гаяны, Ахматова подозревала НКВД, и свои подозрения основывала на собственном опыте и опыте своего сына, которого гноили в тюрьмах. Проводили аналогию смерти Гаяны со смертью дочери Марины Цветаевой. Но странное дело, такие версии не проверялись, поэтому о них скоро забыли.

Были и другие версии. Исследователи предложили искать разгадку смерти Гаяны не только в последних ее письмах, но и в письме её мужа в Париж. Действительно, муж сообщал матери Марии, что он сам похоронил жену и поставил на ее могиле крест. Но в документальном романе Н. Н. Берберовой «Железная женщина» (М.1981), есть правдоподобная версия о ее гибели. Писательница сама подсказала, что Гаяна умерла от неудачного аборта. И скорее всего от «подпольного», поскольку с 27 июня 1936 года аборты в СССР были запрещены. Она пишет:

«Он [А.Н. Толстой - С.Ц.] увозил крестницу с собой на теплоходе, из эмигрантского болота в счастливую страну Советов. В Париже девочка (ей было тогда лет восемнадцать), [ошибка - 22], погибает, она - коммунистка и хочет вернуться на родину, откуда ее вывезли ребенком. Ее мать теперь православная монахиня, а отец, давно разошедшийся с ее матерью, известный реакционер Кузьмин-Караваев, перешел в католичество и делает карьеру в Ватикане. «Давайте поможем Дочери монахини и кардинала, -сказал Толстой, смеясь. В Париже она не знает, что с собой делать, и хочет домой». (8).

Но из слов Берберовой невозможно установить, действительно ли был сделан аборт, кем и в каких условиях он проводился, и почему никаких сведений об этом событии ни у кого нет? И почему нужно было вырывать деревянный крест из ее могилы?

Мы не верим, что смерть Гаяны в Москве была ошибкой подпольных лекарей. Почему же тогда Георг Мелия совершенно ничего не писал об аборте, и вообще, почему ни единым словом не обмолвился о болезни своей супруги, и почему он полностью исчез из русской истории?

У читателей к нему имеется очень много вопросов. Что это за человек, чем занимался, и был ли он, в самом деле, мужем Гайны, или это было подставное лицо секретных органов?

Из материалов известно, что Гаяна вышла замуж в Москве в 1936 году за ревнивого советского студента, с которым познакомилась ещё в Париже. Известно его имя и фамилия - это Георгий Мелия, называемый Гаяной — Жоржем. И все-таки, нам интересно знать об этом человеке, какие его паспортные данные: дата рождения и смерти, его профессии, дата и место заключение брака, и почему после женитьбы Гаяна оставила для себя свою фамилию Кузьмина - Караваева? Гжегож Войцевич допускает, что Георгий Мелия мог быть тайным сотрудником НКВД, подставленным сталинской полицией для наблюдения за русскими эмигрантами, прежде всего — за самой Матерью Марией и её ближайшим окружением. Он говорит, что его отношения с Гаяной, опирающиеся на настоящую или притворную любовь, могли создавать идеальную легенду для ведения спецопераций. Вот потому о нем совершенно невозможно найти каких-либо сведений.

Однако по стихотворению матери Марии под номером 17 «Не слепи мня, Боже, светом» можно легко установить, что мать Мария знала о смерти дочери значительно раньше. Свое стихотворение она посвятила умершей Гаяне и дату под ним стоит она поставила -23 августа 1936 года.

Мы приведем это стихотворение полностью для того, чтобы читатель смог убедиться, какие горестные чувства владели матерью, когда она узнала о смерти любимой дочери:

«Не слепи меня, Боже, светом,
Не терзай меня, Боже, страданьем.
Прикоснулась я этим летом,
К тайникам Твоего мирозданья.
Средь зеленых, дождливых мест,
Вдруг с небес уронил Ты крест.
Принимаю Твоей же силой
И кричу через силу: «Осанна!»
Есть бескрестная в мире могила,
Над могилою надпись: Гаяна.
Под землей моя милая дочь,
Над землей осиянная ночь.
Тяжелы Твои светлые длани,
Твою правду с трудом принимаю.
Крылья дай отошедшей Гаяне,
Чтоб лететь ей к небесному раю.
Мне же дай мое сердце смирить,
Чтоб Тебя и весь мир Твой принять». (9)

Нет никакой тайны, что в 1935 -1937 годах политическая полиция - НКВД, занималась уничтожением детей репрессированных лиц и ликвидацией потомков эмигрантов. Гаяна, как дочь Матери Марии-эмигрантки, полностью вписывалась в их сценарий.

Ф. Ф. Волькенштейна до конца жизни мучила судьба Гаяны, он не мог успокоится от такой трагической ошибки лекаря или бабки повитухи. Приемный сын Алексея Толстого обвиняет в гибели молодой женщины своего отчима, который бросил ее на произвол судьбы, проявив черствость и безразличие к близкому ему человеку. Он пишет: «…совершенно безответственное поведение отчима, который неизвестно для чего привёз Гаяну из-за границы, а затем, занятый своими личными делами, бросил её на произвол судьбы. Все жили своими жизнями. Алексей Николаевич вырвал Гаяну из её, какой бы то ни было жизни, а затем бросил! Судьба Гаяны тяжелым камнем лежит и на моём сердце». (10) В этой истории, весь А. Толстой, замечает исследователь.

Какой была жизнь Гаяны в Ленинграде, не только не разглядели сыновья Толстого, но и сам писатель А. Толстой. В своем письме матери Марии, Гаяна много говорит о новых увлечениях, о люби к литературе, о редких книгах, о желании создать библиотеку, о строительстве новой страны. Она живет духом этого города, родной страны, любит ее и хочет, чтобы все люди были ей близкими и родными. Гаяна совершенно не жалуется на свою жизнь, она сообщает матери множество фактов и имён, которые ей интересны, близки и принесут радость. Она пишет о книге Сталина, триумфе Г. Улановой, о театрах, музеях, даже рисунках матери, которые встретила у букинистов и о многом другом, что стало для нее родным. Из приводимого письма мы делаем вывод, что Гаяне не был чужд писательский стиль, она тонкий лирик и поэтесса, это очень образованная девушка, для которой родная страна стала светлым будущим.

«Дорогие мои! Вообще я больше ничего не понимаю, всё мутно и как-то странно, чтобы не сказать, что забавно выше всякой меры. Всю жизнь, кажется, я была математиком и кроме этого меня мало, что интересовало. Теперь я уже перестала понимать и себя. Я вам писала, что ради шутки начала писать какую-то белиберду, но оказалось что эта белиберда уже не настолько белиберда; и даже до такой степени, что я теперь печатаюсь в одном из самых серьёзных литературных журналов, не говоря уже о газетных подвалах.

Вам это покажется странным, как я с моей орфографией, с моим знанием языка на это пошла. Но не забывайте, что у меня есть друг, совершенно очаровательная личность, он мне помогает, редактирует, а после этого обыкновенно мы с ним долго-долго беседуем на литературные темы. (Имеется в виду писатель и литер. критик А. О. Старчаков, близкий друг, соратник, помощник и соавтор Алексея Толстого. После ареста его в 1937 г. Алексей Толстой отрёкся от него А. Ш.).

Гаяна Кузьмина-Караваева (1913-1936 )

Вот уже несколько раз мы говорили только о Льве Толстом: теперь скоро будет его юбилей, - и готовятся работы о нём. Одну из них взял мой друг Старчаков, и мы с ним выясняли, откуда симпатичный Лев Николаевич брал своё учение, кто был его учителем и т. д. У нас остался с ним только один невыясненный вопрос, который при всём желании не смогли открыть: это зачем старик ездил в Оптину пустынь. Конечно, мне было странно, что на него влиял Энри Жорж, если принять во внимание, как этого экономиста характеризовал Маркс. Я страшно довольна нашей дружбой с ним, так как это мне даёт не только очень ясные понятия о литературе, но также и общеобразовательные. При этом он старый коммунист, и я в сопровождении с ним расту партийно многим больше, чем на заводе или же даже при чтении книг. Перед праздниками у нас будут раздавать награды и как ударнице-стахановке мне, кажется, будет преподнесено полное собрание сочинений Сталина. Я так довольна, что мне трудно описать.

Сейчас вот уже две недели как я сижу дома, хожу в театры, концерты и вообще ничего не делаю, кроме писания, так как я поранилась на заводе, разрезала довольно сильно палец. Наталья Васильевна /Крандиевская 1888-1963, третья жена А. Толстого, русская поэтесса/ страшно испугалась, и поэтому были подняты все знаменитости города, чтобы смотреть мой палец и лечить его, когда ничего в общем нету. Одним словом, прописали «аква дистилата». Самый печальный факт в моей биографии, если это можно назвать моей — это то, что Алёша разошёлся с Натальей Васильевной, и это были совершенно феноменальные драмы, в которых я себя очень глупо чувствовала. Алёша ещё не вернулся из Чехии, а когда вернётся, ходят слухи, что мы с ним переедем в Москву. А там не знаю.

Вообще во всеобщем представлении /кажется/, что приехала дочь поэтессы Кузьминой-Караваевой, развела Алёшу, и они поженятся в ближайшем будущем и уедут в Москву. Это совершенно достоверно говорят все до такой степени, что я не знаю, как мне отбояриваться от всяких обедов, вечеров и т. д.

…Мама, кажется, Алёша тебе не соврал, когда говорил обо мне!!! Пока сижу в Детском Селе, но может, поеду с Алёшей на юг в Крым, Кавказ. Как я этого хочу. Сначала получала изредка письма от Жоржа, теперь он, кажется, совсем рассердился на меня за то, что запереть на ключ не может и даже не знает, к кому ревновать. (Жорж-Георгий Мелия, в последующем муж Гаяны, с которым познакомились в Париже).

…Какие у меня книги. Мне жаль, мама, что ты их не можешь почитать и поучить, а это тебе было бы интересно; поэтому, чтоб не пропадало /время/, я занялась этим делом.

Мама, у тебя есть моих 100 франков. Не могла ли бы ты спросить у Константина Вас. Мочульского, какие за последние месяцы вышли хорошие книги, и прислать их мне. Ты знаешь мой вкус. Если вышел Жид или что-нибудь в этом роде, пусть К. В. постарается для меня.

В мою же очередь я могу тебе послать кое-что, если это тебя интересует. О, если бы у меня были деньги, какая бы у меня была Библиотека. Тут такие букинисты, что Париж им в подмётки не годится. Чрезвычайно весело находить то тут, то там рисунки небезызвестной вам личности. (Очевидно старые рисунки самой м. Марии, подаренные ранее А. Толстому).

Конечно, мама, ты наверно их не помнишь, а мне приятно их видеть, даже и на чужих стенах. Ну вот, кажется, и все мои новости. Кроме всего прочего, жива и здорова; хорошо, очень хорошо себя чувствую и довольна жизнью. Мне хочется перед тем как кончить письмо, пуститься в лирику или просто развести романтизм.

Сейчас уже глубокая осень и наверно на днях пойдёт снег. Я его жду с таким нетерпением. Уже 2 градуса только, и по вечерам я сижу часами у камина и смотрю, как горят дрова. На улице воздух такой прозрачный, такой вкусный; немного пощипывает в носу и так хорошо пахнет. Листья все опали, и в парке как-то совершенно волшебно. Через голые деревья виднеются старые постройки, ещё времен Екатерины Второй. Озеро такое чудное, что кажется таким оно может быть только на картинке. Последние цветы доцветают, воздух особый, и звуки уже совсем какие-то своеобразные. Теперь только я поняла, почему мама любила бродить по Ленинграду. Я это так хорошо понимаю, что сама брожу часами, и когда уже от усталости ноги не идут, мне всё же ещё хочется ходить и ходить. Я совершенно влюбилась в этот город и мне кажется, что на свете ничего не может быть лучше.

Была на премьере в Мариинском театре; мне очень понравился балет «Бахчисарайский фонтан», и Галя Уланова была бесподобна. Была и в Филармонии и в Александринке — всё мне тут нравится и всем я довольна, но поверьте, что я от этого не забываю вас и часто думаю о вас, и крепко люблю. Крепко целую вас всех и очень-очень люблю. Гаяна» (11).

Фашистский лагерь смерти Равенсбрюк

После оккупации Франции Елизавета Юрьевна наладила контакты с членами французского Сопротивления. Она спасала евреев, передавала посылки заключенным, укрывала бежавших из лагерей советских военнопленных и французских патриотов. Летом 1942 года, во время массовых арестов евреев в Париже, мать Мария проникла на зимний велодром, где их держали в изоляции, и провела там три дня. Ей удалось спасти четверых еврейских детей в мусорных корзинах. В годы войны в одном из ее общежитий провел свои последние дни поэт К. Бальмонт. В другом пансионате ей удалось спасти от уничтожения архив И. Бунина.

В феврале 1943 года, по доносу недоброжелательных монахинь, мать Мария была арестована. Вместе с ней в гестапо попал и сын Юрий, его фашисты отправили в концлагерь Бухенвальд, а затем перевели в лагерь Дора на строительство подземных ракетных заводов, где он и погиб в феврале 1944 года.

В нацистском лагере смерти Равенсбрюк, мать Мария провела в качестве узницы последние два года жизни. Она была моральной и духовной опорой для заключенных. Среди ее близких и знакомых людей в лагере были французские коммунистки и участницы Сопротивления. Мать Мария читала им свои стихи, рассказывала о России, о Блоке, перевела на французский язык «Катюшу», которую невольницы, невзирая на запрет, пели. Своей верой, теплыми словами и личным примером она поддерживала множество, утративших веру в справедливость, женщин.

Сохранилось воспоминание узницы лагеря смерти С.В. Носович, записанное Н.А. Кривошеиной, в котором повествуется о жизни матери Марии в фашистском концентрационном лагере Равенсбрюк. Узница рассказывает, как познакомилась с матерю Марией, как несмотря на разность бараков и большие расстояния между ними, она ходила к матери Марии на духовные беседы. Номер барака Елизаветы Юрьевны был 15, она запомнила его на всю жизнь.

«Беседы наши,- пишет Носович, - всегда происходили во дворе лагеря. Матушка, в легком летнем пальто, вся ежилась от холода, и физически, как и все, была измучена ужасными условиями жизни в Равенсбрюке. На это она, впрочем, мало жаловалась, а больше ее угнетала тяжкая моральная атмосфера, царившая в лагере, исполненная ненависти и звериной злобы. У матушки самой злобы не было — был гнев души: она пошла на борьбу против немцев, как христианка и за самую сущность христианского учения, и не раз повторяла: «Вот это у них и есть тот грех, который, по словам Христа, никогда не простится — отрицание Духа Святого». (12)

Реконструкция иконы, над которой мать

Мария работала в лагере Равенсбрюк

Мать Мария близко сошлась со многими советскими девушками и женщинами, бывшими в лагере. Она всегда подчеркивала, что ее заветная мечта - поехать на Родину, в Россию, чтобы работать там не словом, а делом, и чтобы на родной земле слиться с родной церковью.

Носович пришла к ней в тяжелую минуту жизни, потому что чувствовала, что теряет почву пол ногами, чувствовала, что не выдерживает сердце и не хватает душевных сил бороться с самой собой в этом беспроглядном мраке лагеря. Она искала у Марии поддержки, и с радостью говорит, что такую поддержку она от нее получила. На слова Носович, что у нее вся жизнь уже остановилась и кончена, мать Мария ответила, что надо не падать духом, нужно взять себя в руки и думать не узко лишь о себе, а шире, глубже, в том числе и о других своих товарищах. А еще сказала, что надо думать выше земных рамок и условностей. В других религиях, говорила она, тоже частица истины, в каждой из них она есть. Только в христианстве, она вся целиком.

Другой раз, зашел у них разговор о надзирательнице, жестокой польке, выходце из хорошей семьи. Ничто так не удаляет от Христа, как буржуазность, говорила Е.Ю., этих и ад здешний не прошибет. Бойтесь этой женщины - это аристократическая чернь. Ее покарает суд Божий, и она будет мучиться в Аду.

Платок, вышитый матерью Марией

в лагере Равенсбрюк в 1944 г .

Часто у них был разговор о русской молодежи, ищущей знаний, любящих труд, полной жертвенности для блага будущих поколений. Речь у них шла о советской девушке, попавшей в руки немецких палачей, и они не заметили, как к ним подошла польская эсесовка. Она грубо окликнула мать Марию и стеганула ее со всей силы ремнем по лицу. Мать Мария молча сдержала слезы и, как будто не замечая этого зверства, хотела докончить беседу. Взбешенная фашистка набросилась на нее и дважды ударила ремнем по лицу. Мать Мария отошла в сторону, вытерла кровь и пожелала ей такой же участи, причем безо всякой злобы.

В феврале больную Носович эвакуировали в Маутхаузен, а мать Марию, более сильно больную, оставили в лагере Равенсбрюк, где она трагически погибла. До конца своих дней, говорит спасенная узница, она осталась свободной духом, и не поддалась рабской ненависти. Все, кто ее знал или соприкасался с ней в тюрьме или лагере, надолго запомнят яркий, незабываемый, столь редкий образ русской интеллигентной женщины, ставшей по-настоящему деятельной христианкой. «В самые горькие минуты нашей жизни, она оказывала нам духовную помощь и поддержку, причем всем, кто только к ней приходил». (13)

В фашистском лагере смерти Равенсбрюк, где уничтожали все святое, ставили человека ниже животного, мать Мария, перенося нечеловеческие муки и унижения, показывала пример доброты, человеческого сочувствия и стойкости. Она учила подруг по несчастью, изменить свое отношение к происходящему, находить утешение и спасение даже в самые страшные минуты своей жизни. Глядя на непрерывно дымящие трубы крематория, создающие чувство обреченности и смерти, даже в этих жутких картинах смрада, темноты и обреченности, она поддерживала дух своих сокамерниц. Говорила им, что этот густой тяжелый дым, такой страшный вначале, когда клубится около земли, а дальше, выше он делается прозрачнее и чище, и сливается с небом и вечностью.

Мать Мария погибла 31 марта 1945 года в концлагере Равенсбрюк. По одной из версий, она пошла в газовую камеру вместо другой русской женщины, совсем юной, надев на себя ее одежду. Через неделю, фашистский лагерь смерти Равенсбрюк был освобожден Красной Армией.

О жизни и творчестве матери Марии написано много книг и многими известными людьми, и еще больше статей. Отозвался о ней и Алексей Толстой, который в своем романе «Хождение по мукам», петербургский период её жизни передал в образе «Елизаветы Киевной».

Её судьбе посвящён фильм, вышедший на экраны страны в 1982 году. Главную роль - мать Марию, сыграла заслуженная артистка Советского Союза Людмила Касаткина.

В 1985 г. мемориальным центром «Яд Вашем» матери Марии посмертно присвоено звание «Праведник мира».

Мать Мария Канонизирована Константинопольским патриархатом, как преподобномученица 16 января 2004 года.

В Риге, в доме, в котором родилась мать Мария, (Елизавета Пиленко), в ее честь установлена мемориальная доска, и улица названа ее именем. - «Улица Элизабетес».

7 мая 1985 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Мать Мария (Кузьмина-Караваева) награждена Орденом Отечественной войны II степени (посмертно).

Письма Елизаветы Кузьминой-Караваевой из концентрационных лагерей

Когда мы говорим о лагерных письмах матери Марии (1891-1945), то имеем в виду четыре небольших по объёму письма, которые в период с февраля 1943 по апрель 1944, она отправила своей матери — Софии Пиленко (1863-1962), проживающей в то время в Париже. Два письма были написаны в гитлеровском лагере в Форт Роменвиль под Парижем, в местности Лиляс, а два в фашистском концентрационном лагере Равенсбрюк. Об этом мы узнали из статьи Гжегожа Войцевича, талантливого исследователя загадочных страниц истории русской жизни. Но, прежде всего, необходимо несколько слов сказать о самой Софии Борисовне Пиленко, родившейся в аристократической французской семье Делоне, родственнице последнего коменданта Бастилии.

София Пиленко - мать Елизаветы Юрьевны, очень добрая, глубоко порядочная женщина, которая на всем жизненном пути своей дочери оберегала ее, оказывала ей помощь в самые трудные минуты ее жизни. Так было, когда Елизавета выхода замуж 19 февраля 1910 года за Дмитрия Кузьмина-Караваева (1886-1959). Она не оставляла свою дочь и после развода с ним. Была неотлучна с ней и после второго брака, когда ее дочь создала новую семью с Даниилом Скобцовым (1884-1968). София Пиленко была надежной опорой на всем жизненном пути матери Марии. Переживши трагедии своих детей и внуков, преждевременно ушедших из жизни, она скончалась в тишине и забытьи. (14).

Лагерные письма матери Марии - это не только документ эпохи, но и важное биографическое звено будущей святой со своим веком и будущим. Она пишет о буднях концентрационного лагеря, высказывает опасения матери за судьбы своих родных и близких, передает свои страдания о сыне Юре Скобцове и больной, одинокой матери Софии, которая в силу пожилого возраста остро переживала арест и разлуку. Она понимала, что этот разрыв - навсегда.

Первое письмо написано 27 февраля 1943 по-французски из Форта Роменвиль. Подписано инициалами: М.М. Перевод на русский выполнен Еленой Клепининой-Аржаковской. Елена Юрьевна пишет, что в лагере не очень жесткая дисциплина. Она часто видит сына Юру. Он хорошо себя держит. Пишет, что они не голодают, хотя от продуктов питания не откажется. Просит присылать поочередно посылки: макароны, картофель, фасоль, в лагере есть возможность куховарить. Просит прислать тетрадь и ручку и что-нибудь для вышивки, а также белых ниток. Писать ей разрешено раз в месяц, ее поместили в большой зал с 34 женщинами. Разрешают прогулку - 2 часа в день. Очень надеется, что сидеть будет недолго. Отец Дмитрий Клепинин бодр и занимается. Юра увлечен новыми знакомствами, для него это познавательно. Она очень рада, что вместе с ней находятся друзья. Всех их четверо - это она, сын Юрий Скобцов, священник Дмитрий Клепинин (1904-1944) и Фёдор Пьянов (1889-1969). Елизавета Юрьевна успокаивает свою мать и надеется на скорое освобождение.

Читатель прекрасно понимает, что письмо матери Марии написано эзоповским языком и там, где говорится о хорошем, радостном, обязательно надо понимать в обратном. Прекрасной маркизы в концлагерях не бывает. Немецкая цензура фашистского лагеря работала четко и без осечки. И все же мать Мария сказала о главном, что в лагере будет пребывать не долго, скоро их всех отправят в другие места, более суровые и страшные.

Второе письмо матери Софии - это открытка, отправленная 3 марта 1943 года. Написано оно по-французски в Форте Роменвиле, следовательно, там, где много писать не дают. Она пишет о том, что её сильно взволновал отъезд 26 февраля 1943 года сына Юрия и его друзей из Роменвиля, в пересыльный лагерь Компень. Мария узнала, что в этот же пересыльной лагерь переведут всю их четверку. В Роменвиле мать Мария последний раз увидела из кузова машины Даниила Скобцова, который 26 апреля 1943 г. приехал в лагерь, чтобы передать посылку. В Компьене ей удалось в последний раз встретиться с Юрием. На следующий день, 27 апреля 1943 года, из Компьеня в Равенсбрюк ушел новый транспорт, а с ним и узница с фиолетовым треугольником на лагерной робе под № 19263.

Из Роменвиля она просит свою мать, чтобы та не беспокоилась о посылках, потому что их друзья, Игорь и София, знают, как и что с ними делать. Игорь — это, скорее, Игорь Кривошеин (1897-1987), сотрудник матери Марии, а София — это София Медведева. До ареста матери Марии они занимались отправлением посылок для заключённых в Компьень. «Я хотела бы как можно скорее воссоединиться с ними», - пишет она в надежде, что скоро увидит сына и друзей. Свое письмо она заканчивает коротко: «Здесь все хорошо», что надо читать - плохо.

Письмо третье от декабря 1943 года написано по-немецки из Равенсбрюка, страшного фашистского лагеря смерти. Мать Мария пишет, что уже третий раз пишет своей матери, но ответа, к сожалению, нет никакого: ни посылки, ни письма. Она очень беспокоится о судьбе сына Юрия и чувствует, что это рок. О себе она говорит, что здоровье ее до конца заключения останется хорошим. Она чувствует себя сильной и крепкой, и имеет огромное желание всех их увидеть и знать, что они живы и счастливы. А в конце есть такие слова: «Не беспокойтесь обо мне, все хорошо. Я стала совсем старой». (15)

Но мы знаем, что желания ее никогда не сбудутся. Она больше никогда не увидит своего сына Юрия, не увидит и своих друзей. Сын Юрий 6 февраля 1944 умрёт от изнурения и болезни, а тремя днями позже, 9 февраля, скончается отец Дмитрий Клепинин. Очень огорчает ее выражение, что она стала совсем старой. Это слова 53-летней женщины, которая раньше уверяла всех, что находится в хорошем настроении и здравии, значит, в лагере происходят страшные дела, о которых она не может говорить.

И вот через четыре месяца мать Мария напишет свое последнее лагерное письмо матери - Софии Борисовне. Это будет прощальное письмо, но обе женщины пока об этом ничего не знают. Оно было написано 4 апреля 1944 года на французском языке из Равенсбрюка. Перевела его Елена Клепинина-Аржаковская. Мать Мария пишет:

«Дорогая моя мама. Получила от тебя 3 посылки, деньги и письмо. Не посылай мне сигарет и ничего, что нужно варить. Масло, яйца и печенье прибыли совершенно свежими. Я так рада была получить от вас всех вести. Если б я могла только знать адрес Юры. Не посылай мне больше денег, у меня вполне достаточно. Я здорова и жду с нетерпением, когда увижу всех моих любимых. Скажи моим друзьям из церкви и другим, чтобы они мне что-нибудь прислали к Пасхе. Это будет для меня большой радостью. Что будет с православным Западом? Я благодарю тебя. Я много думаю о том, как все будет дальше, где каждый будет оставаться, что будет с Юрой. Пиши мне». (16) Даже не верится, что это письмо написано из страшного лагеря смерти - Равенсбрюка, в котором в газовых камерах соженно 90 тысяч людей разных национальностей.

Равенсбрю́к - концентрационный лагерь Третьего рейха, расположенный на северо-востоке Германии в 90 км к северу от Берлина около одноимённой деревни. Сейчас он стал частью города Фюрстенберг. Лагерь существовал с мая 1939 до конца апреля 1945 года. Был определён как «охраняемый лагерь заключения для женщин». Считается крупнейшим женским концентрационным лагерем нацистов. Количество заключённых за всё время его существования составило более 130 тысяч человек. В лагере все делалось для того, чтобы умерщвлять узников разных национальностей.

У нас создается впечатление, что письмо матери Марии написано не из фашистского концлагеря, а из немецкого курорта Баден-Баден, где уровень жизни отдыхающих, значительно выше простых тружеников. Но так писать диктовала фашистская цензура, прекрасно зная, что они станут достоянием гласности. Иначе письмо не дойдет. Мы допускаем, что мать Мария предчувствовала, что обречена, и что свою жизнь закончит в газовой камере.

Словами «Пиши мне», обрывается лагерная корреспонденция матери Марии с Софией Борисовной Пиленко. В июне 1944 года монахиня ещё будет восторгаться открытием второго фронта в Европе, который поможет разгромить фашизм. Она ждала этого, торопила, молилась, даже вышивала на тюремной косынке сюжет о высадке союзных войск в Нормандии. Но с каждым днем она слабеет, и от голода и болезней силы покидают ее. 10 января 1945 года, крайне истощенная от дизентерии, она попадает в Югендлагерь, расположенный за 1 километр от Равенсбрюка. Это уже было началом конца, а 31 марта 1945 года, в Страстную Субботу, мать Марию, вместо ее подруги, увели в газовую камеру. Так закончила свой земной путь монахиня Мария, чтобы навсегда соединится с Теми, которые были ее родными, близкими и которых любила до своего конца.

Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна (урожд. - Пиленко, по второму браку - Скобцова, в монашестве - мать Мария; псевдонимы - Юрий Данилов, Ю. Д.) - поэтесса. Отец юрист, товарищ прокурора Рижского окружного суда. Уже в гимназические годы начала писать стихи.

В 1909-1911 была слушательницей Высших женских (Бестужевских) курсов. В 1910 вышла замуж за юриста Д. В. Кузьмина-Караваева, знакомого с литераторами модернистской ориентации. Кузьмина-Караваева стала участницей «сред» на «башне» Вяч. Иванова, позже - членом акмеистского «Цеха поэтов», где и был издан ее первый стихотворный сборник «Скифские черепки» (1912). В нем за романтической поэтизацией легендарного прошлого угадывалось острое ощущение душевного кризиса, переживаемого современным человеком. Дебют поэтессы был оценен критикой неоднозначно. По мнению В. Я. Брюсова «сочетание воспоминаний о “предсуществовании” в древней Скифии и впечатлений современности придает этим стихам особую остроту». Н. С. Гумилев считал, что в книге «слишком много юношеского лиризма», игры метафорами, и отделял надуманную внешнюю фабулу - историю любви царевны-рабыни к своему господину - от «подлинно древних и странных строк пейзажа». С Блоком у Кузьминой-Караваевой сложились особые, творчески-доверительные отношения, о чем она впоследствии рассказала в мемуарах «Встречи с Блоком» (1936). Личность поэта в восприятии Кузьминой-Караваевой отразилась в образе главного героя ее неоконченной поэмы-мистерии «Мельмот-скиталец».

Вторая книга Кузьминой-Караваевой - повесть «Юрали» (1915), написанная ритмической прозой и стилизованная в духе аллегоризма евангельских притч. Ее лейтмотив - тема духовного пути, предопределенного свыше. Поэтический сборник «Руфь» (1916) - книга уже зрелого автора, пережившего религиозный переворот. Начиная с этого сборника и до конца жизни Кузьмина-Караваева выступает как религиозный поэт, размышляя о трудном пути к Богу, о христианском долге и подвижническом служении.

В годы революции Кузьмина-Караваева жила в Анапе. В 1918 была избрана городским головой Анапы, арестовывалась белогвардейцами за сотрудничество с большевиками. В 1920 - в эмиграции, с 1923 - в Париже. В 1924-1925 под псевд. Юрий Данилов вышли хроникально-автобиографические повести Кузьминой-Караваевой «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», повествующие о годах революций и гражданской войны в России. В к. 20-х сближается с русскими религиозными философами Н. О. Лосским, Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, участвует в создании Православного богословского института в Париже. В 1927 вышла книга Кузьминой-Караваевой «Жатва духа. Жития святых» (вып. 1-2, Париж), в 1929 - монографические очерки о А. С. Хомякове, Вл. С. Соловьеве и Ф. М. Достоевском, проникнутые пафосом религиозного служения. В 1932 в Париже Кузьмина-Караваева приняла монашество (православное) и имя Мария. Став «монахиней в миру», она неутомимо занималась благотворительной деятельностью. Противница религиозного аскетизма, она была глубоко убеждена, что «путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет…». Она продолжала писать стихи, христианские по содержанию: о жизни и смерти, о добре и зле, о современном человеке, переживающем свою богооставленность в «пустыне мира» (Стихи. Берлин, 1937).

Во время фашистской оккупации Парижа стала активной участницей движения Сопротивления: укрывала гонимых, спасала бежавших советских военнопленных, отправляла посылки заключенным. В феврале 1943 была арестована гестапо и в апреле отправлена в концлагерь Равенсбрюк, где погибла, добровольно пойдя на смерть вместо одной из заключенных.

Мария Кузьмина-Караваева

Анна Андреевна Гумилева:

В жизни Коли было много увлечений. Но самой возвышенной и глубокой его любовью была любовь к Маше. Под влиянием рассказов А. И. о родовом имении Слепневе и о той большой старинной библиотеке, которая в целости там сохранилась, Коля захотел поехать туда, чтобы ознакомиться с книгами. В то время в Слепневе жила тетушка Варя – Варвара Ивановна Львова, по мужу Лампе, старшая сестра Анны Ивановны. К ней зимою время от времени приезжала ее дочь Констанция Фридольфовна Кузьмина-Караваева со своими двумя дочерьми. Приехав в имение Слепнево, поэт был приятно поражен, когда, кроме старенькой тетушки Вари, навстречу ему вышли две очаровательные молоденькие барышни – Маша и Оля. Маша с первого взгляда произвела на поэта неизгладимое впечатление .

Сергей Константинович Маковский:

Маша, спокойная, тихая, цветущей внешности русская красавица, с чудесным цветом лица, и только выступавший по вечерам лихорадочный румянец говорил о ее больных легких .

Анна Андреевна Гумилева:

Это была высокая тоненькая блондинка с большими грустными голубыми глазами, очень женственная. Коля должен был остаться несколько дней в Слепневе, но оттягивал свой отъезд под всякими предлогами. Нянечка Кузьминых-Караваевых говорила: «Машенька совсем ослепила Николая Степановича». Увлеченный Машей, Коля умышленно дольше, чем надо, рылся в библиотеке и в назначенный день отъезда говорил, что библиотечная «…пыль рьянее, чем наркотик…», что у него сильно разболелась голова, театрально хватался при тетушке Варе за голову, и лошадей откладывали. Барышни были очень довольны: им было веселее с молодым дядей. С Машей и Олей поэт долго засиживался по вечерам в библиотеке, что сильно возмущало нянечку Караваевых, и она часто бурно налетала на своих питомиц, но поэт нежно обнимал и унимал старушку, которая после говорила, что «долго сердиться на Николая Степановича нельзя, он своей нежностью всех обезоруживает».

Летом вся семья Кузьминых-Караваевых и наша проводили время в Слепневе. Помню, Маша всегда была одета с большим вкусом в нежно-лиловые платья. Она любила этот цвет, который ей был к лицу. Меня всегда умиляло, как трогательно Коля оберегал Машу. Она была слаба легкими, и когда мы ехали к соседям или кататься, поэт всегда просил, чтобы их коляска шла впереди, «чтобы Машенька не дышала пылью». Не раз я видела Колю сидящим у спальни Маши, когда она днем отдыхала. Он ждал ее выхода, с книгой в руках все на той же странице, и взгляд его был устремлен на дверь. Как-то раз Маша ему откровенно сказала, что не вправе кого-либо полюбить и связать, так как она давно больна и чувствует, что ей недолго осталось жить. Это тяжело подействовало на поэта:

…Когда она родилась, сердце

В железо заковали ей,

И та, которую любил я,

Не будет никогда моей.

Осенью, прощаясь с Машей, он ей прошептал: «Машенька, я никогда не думал, что можно так любить и грустить». Они расстались, и судьба их навсегда разлучила.

Поэт много стихотворений посвятил Маше. Во многих он упоминает о своей любви к ней, как, например, в «Фарфоровом павильоне», в «Дорогах» .

Из книги отЛИЧНОЕ... где, с кем и как автора Ленина Лена

Глава тридцатая Клип Кузьмина О том, почему клипмейкеру дали по голове и почему мы с Кузьминым замерзлиСамое первое знакомство с Владимиром Кузьминым было, как уже упоминалось, заочным - он пел мне «Две звезды» с Пугачевой из допотопного магнитофона на геологической

Из книги Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III автора Биркин Кондратий

Из книги Как уходили кумиры. Последние дни и часы народных любимцев автора Раззаков Федор

КАРАВАЕВА ВАЛЕНТИНА КАРАВАЕВА ВАЛЕНТИНА (актриса театра, кино: «Машенька» (1942), «Обыкновенное чудо» (1964); скончалась в конце декабря 1997 года).Караваева стала знаменитой в 1942 году, сыграв главную роль в фильме «Машенька». За него актриса через год была удостоена Сталинской

Из книги Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография. автора Галь Нора

Эдварда Кузьмина «Все то, чего коснется человек...» Все то, чего коснется человек, Озарено его душой живою... Эти строки поздней лирики Маршака звучат во мне, когда я гляжу на уставленные книжными полками стены маминой квартиры. Хотела было написать «осиротевшей

Из книги Сияние негаснущих звезд автора Раззаков Федор

КАРАВАЕВА Валентина КАРАВАЕВА Валентина (актриса театра, кино: «Машенька» (1942; главная роль – Машенька), «Обыкновенное чудо» (1964; Эмилия); скончалась в конце декабря 1997 года). Караваева стала знаменитой в 1942 году, сыграв главную роль в фильме «Машенька». За него актриса

Из книги Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами автора Раззаков Федор

21 декабря – Валентина КАРАВАЕВА Эта актриса сыграла всего лишь одну главную роль в кино, но эта роль сделала ее знаменитой на многие годы. Фильм «Машенька» с ее участием был одним из самых любимых фильмов на фронтах Великой Отечественной войны, а сама актриса стала

Из книги 100 знаменитых тиранов автора Вагман Илья Яковлевич

МАРИЯ I ТЮДОР (МАРИЯ КРОВАВАЯ) (род. в 1516 г. – ум. в 1558 г.) Королева Англии. Восстановила в стране католицизм и жестоко преследовала сторонников Реформации.Мария I правила Англией совсем недолго – с 1553 г. до ноября 1558 г. Но за этот короткий период в Англии было сожжено

Из книги Одна жизнь - два мира автора Алексеева Нина Ивановна

Мария Очнулась я от этих невеселых мыслей, когда поезд остановился у вокзала в Мелитополе.На перроне вокзала, как всегда, было оживленно, весело. По-провинциальному гуляли парочки, поглядывая с завистью на скорый «Севастополь - Москва», увозивший загоревших, закусанных

Из книги Галина Уланова автора Львов-Анохин Борис Александрович

МАРИЯ Уланова - создательница многих образов в балетах советских композиторов. Особое значение для актрисы имела работа над образом Марии в одном из значительных советских балетных спектаклей - в «Бахчисарайском фонтане».«Впервые на нашу балетную сцену пришла

Из книги Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие автора Лындина Эльга Михайловна

ОБОРВАННЫЙ ПОЛЕТ Валентина Караваева Было это в годы учебы в Институте кинематографии… После занятий мы бежали на троллейбус, что останавливался против Киностудии Горького. Вместе с нами в троллейбус нередко садилась странная дама. Она казалась ожившим персонажем из

Из книги Наталья Гончарова против Пушкина? Война любви и ревности автора Горбачева Наталия Борисовна

Мария За три дня до крестин своего первенца Маши Пушкин с гордостью писал В. Ф. Вяземской: «…представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы». Она родилась в Петербурге 19 мая 1832 года.Пушкин очень любил свою «беззубую

Из книги «Звезды», покорившие миллионы сердец автора Вульф Виталий Яковлевич

Елизавета Кузьмина-Караваева Странная монахиняОна прошла в общем-то обычный для многих, ее современниц путь: неразделенная любовь, увлечение стихами, революция, эмиграция, немецкий концлагерь… (Но как необычно шла она по этому пути! Се дорога вела от крымских

Из книги 100 знаменитых евреев автора Рудычева Ирина Анатольевна

МАРИЯ Мария Богоматерь, Богородица, Небесная Царица, Царица Всех Святых(род. ок. 20 г. до н. э. – ум. 48 г. н. э.) Мать Иисуса Христа, дочь Иоакима и Анны, произошедшая из царского рода Давида. Не было, нет и не будет девы, сияющей такой святостью и чистотой, как Дева Мария,

Из книги Эти четыре года. Из записок военного корреспондента. Т. I. автора Полевой Борис

Смерть Матвея Кузьмина Так до места, куда партизаны вынесли свое золото, добраться мне и не удалось. Впрочем, их я бы там уже и не застал. Всех троих на самолете эвакуировали в тыловой госпиталь. Живы, все трое сильно обморожены, но, говорят, поправляются. Мне только удалось

Из книги Гумилев без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

Мария Кузьмина-Караваева Анна Андреевна Гумилева:В жизни Коли было много увлечений. Но самой возвышенной и глубокой его любовью была любовь к Маше. Под влиянием рассказов А. И. о родовом имении Слепневе и о той большой старинной библиотеке, которая в целости там

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р автора Фокин Павел Евгеньевич

КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА (урожд. Пиленко; во втором браке Скобцова, в монашестве мать Мария) Елизавета Юрьевна псевд. Юрий Данилов, Ю. Д.;8(20).12.1891 – 31.3.1945Поэтесса, прозаик, публицист. Участница «сред» на «башне» Вяч. Иванова. Член «Цеха поэтов». Участница заседаний

***"Мы шли незримыми следами..." ***

Есть имена, которые окружены мифами, но мифы эти не искажают образ, а напротив, дополняют его, привнося новые краски, и еще более подтверждают логику характера. Такова мать Мария. Нет ее фотографий, нет записей ее голоса. Но остались воспоминания о ней. Остались ее стихи, ее философские труды. Осталась легенда о ее кончине. Мы никогда не узнаем доподлинно, как погибла она. Да и важно ли это? Нельзя не согласиться с одним из ее современников, что "есть нечто греховное, суетное в жажде реальных подробностей". Миф сделал ее святой. Это только подтверждает, что мать Мария "шла навстречу своему мученическому концу, не отклоняясь, не отстраняясь".
Зачем жалеть? Чего страшиться?
И разве смерть враждебна нам?
В бою земном мы будем биться,
Пред непостижным склоним лица,
Как предназначено рабам.
Эти слова написаны ею еще в 1916-м! Так кто же она, мать Мария? Странные мы люди. Мы много и с благодарностью вспоминаем мать Терезу, а спросите о матери Марии... В лучшем случае кто-то вспомнит одноименный фильм Сергея Колосова с Людмилой Касаткиной в главной роли...
Действительно - кто она? Поэтесса Серебряного века Кузьмина-Караваева? Философ Елизавета Скобцова? Или просто Лиза Пиленко, которая в 1916-м напишет:
Мне дали множество имен,
Связали дух земным обличьем...
А в поэме "Духов день" в 1942-м уточнит:
...И я вместила много; трижды - мать,
Рождала в жизнь, и дважды в смерть рождала.
А хоронить детей, как умирать.
Копала землю и стихи писала.
С моим народом вместе шла на бунт,
В восстании всеобщем восставала.
В моей душе неукротимый гунн
Не знал ни заповеди, ни запрета,
И дни мои,- коней степной табун,
Невзнузданных, носились. К краю света.
На запад солнца привели меня,
И было имя мне - Елизавета.
Елизавета Юрьевна, Лиза Пиленко, родилась 8/20 декабря 1891 года в Риге. Со стороны матери дворянские предки состояли в родстве с Фонвизиными и Грибоедовыми. Отец - юрист, товарищ прокурора Рижского окружного суда.
В 1895 году он оставит службу и переберется с семьей на юг, в Анапу, где займется виноделием, станет директором Никитского ботанического сада. Этот неожиданный кульбит закончился драматически - в 1896 году отец Лизы скончался. Мать увезла девочку в Петербург; правда, лето они по-прежнему буду проводить в Анапе.
Окончив в Петербурге гимназию, Лиза поступила на философское отделение историко-филологического факультета Бестужевских курсов. Этого ей показалось недостаточно, и Лиза оканчивает Петербургскую духовную академию. Только не надо ее представлять "синим чулком". Напротив, была она живая и общительная, с несвойственным для Петербурга "ярко-румяным цветом лица". Современники запомнили ее "жизнерадостно-чувственной, общительной особой". Очень избалованная матерью, Лиза производила впечатление взбалмошной и самоуверенной. Совсем другой ее увидел Александр Блок:
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите...
Поэт понял, что это не рисовка, испугался своего видения и просит ее:
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как - только влюбленный
Имеет право на звание человека.
Увы, предчувствие поэта не обмануло: жизнь прелестной девушки из Анапы сложилась трагически. Вернее, "сложилось" - это для пассивных натур. Свою жизнь Лиза Пиленко выбрала сама и прожила ее "как назначено свыше, без слез и без ропота". Не покидает ощущение, что она знала свою судьбу, свой "огненный" конец:
Какой бы ни было ценой
Я слово вещее добуду,
Приближаясь к огненному чуду,
Верну навеки мой покой.
Пусть давит плечи темный грех,
Пусть нет прощения земного,
Я жду таинственного зова,
Который прозвучит для всех.
(1916)
Ее беспокоит только одно:
Лишь бы душа была готова.
Когда придет последний срок.
Не будем, однако, забегать вперед. На дворе 1910 год. Лиза во власти революционных идей, сближается с рабочей молодежью, ведет занятия в кружке при Петербургском комитете РСДРП. Пишет стихи. Высокая, полная, красивая, Лиза "одарена многообразной талантливостью", энергична, импульсивна. Тем удивительнее кажется окружающим ее выбор - Дмитрий Владимирович Кузьмин-Караваев. Сын известного профессора государственного права. Интеллектуал, погруженный в себя, ночи напролет просиживающий за книгами. Близкие в недоумении: что могло объединить столь разных людей? А подруга Лизы по гимназии Юлия Яковлевна Эйгер-Мошковская вспоминает: "Я была на свадьбе и когда увидела жениха, мне сразу стало ясно, что Лиза его создала в своем воображении, а может, хотела спасти от какой-нибудь бездны".
Брак действительно оказался неудачным и скоро распался, но до конца дней они поддерживали дружеские отношения. Дмитрий Владимирович перешел в католичество, стал монахом и покоится в Риме. Но в Париже он бывал, ибо "хотел видеть Лизу, он испытывал к ней... интеллектуальный интерес",напишет впоследствии его кузен Дмитрий Бушен.
После свадьбы Дмитрий ввел жену в свой круг, познакомил с Брюсовым, Гумилевым и Ахматовой, с которыми они были соседями по имению. Елизавета стала участницей "сред" на "башне" Вяч. Иванова, активным членом "Цеха поэтов". В 1912 году вышел ее первый сборник "Скифские черепки"" построенный как исповедь скифской царевны, оплакивающей гибель своего царства.
Я испила прозрачную воду,
Я бросала лицо в водоем.
Трубы пели и звали к походу,
Мы остались, мой идол, вдвоем.
Все ушли, и сменили недели
Миг, как кровь пролилася тельца,
Как вы песню победную пели...
Не увижу я брата лица.
Где-то там, за десятым курганом,
Стальные клинки взнесены;
Вы сразились с чужим караваном,
Я, да идол - одни спасены.
Я испила прозрачную воду,
Я бросала лицо в водоем...
Недоступна чужому народу
Степь, где с Богом в веках мы вдвоем.
Впервые прозвучало ее последующее жизненное кредо - преодоление трагического одиночества в слиянии с Богом. Критика откликнулась на ее дебют очень активно. Надежда Львова поставила Кузьмину-Караваеву в один рад с Цветаевой, а Владислав Ходасевич отметил, что "умело написана книга г-жи К.-К.". Сергей Городецкий посчитал главным достоинством книги - отсутствие стилизации, но тут же добавил, что главный недостаток - отсутствие стиля. Высоко оценил сборник сдержанный на похвалы Валерий Брюсов: "Умело и красиво сделаны интересно задуманные "Скифские черепки" госпожи Кузьминой-Караваевой. Сочетание воспоминаний о "предсуществовании" в древней Скифии и впечатлений современности придает этим стихам особую остроту".
Следующий сборник "Руфь" вышел четыре года спустя, в 1916 году.
Пусть будет день суров и прост
За текстами великой книги;
Пусть тело изнуряет пост,
И бичеванья, и вериги.
К тебе иду я, тишина:
В толпе или на жестком ложе,
За все, где есть моя вина,
Суди меня, Единый, строже.
О, Ты спасенье, Ты оплот;
Верни мне, падшей, труд упорный,
Вели, чтобы поил мой пот
На нивах золотые зерна.
Этот сборник особенно важен для понимания дальнейшей судьбы поэтессы. Здесь мы слышим предчувствие этой судьбы, ее скитания и странничества.
Я пойду и мерной чередой
Потянутся поля, людские лица,
И облаков закатных вереница,
И корабли над дремлющей водой.
Чужой мне снова будет горек хлеб:,
Не утолит вода чужая жажды...
Религиозный трепет ее стихов, любовь к Богу пронизывает весь сборник.
Наше время еще не разгадано,
Наши дни - лишь земные предтечи,
Как и волны душистого ладана,
Восковые, горячие свечи.
Но отмечены тайными знаками
Неземной и божественной мощи
Чудеса, что бывают над раками,
Где покоятся древние мощи.
И заканчивает словами:
В рощах рая Его изумрудного
Будет каждый наш промысел взвешен.
Кто достигнет мгновения судного
Перед Троицей свят и безгрешен?
Рукопись этого сборника Елизавета Юрьевна посылала Блоку на отзыв; ему она написала на подаренном впоследствии экземпляре: "Если бы этот язык мог стать совсем понятным для Вас - я была бы счастлива".
Сборник "Руфь", пишет Светлана Кайдаш, "был подлинным рождением религиозного поэта в России", и можно только пожалеть, что в грохоте мировой войны никто по-настоящему не расслышал этот голос".
Средь знаков тайных и тревог,
В путях людей, во всей природе
Узнала я, что близок срок,
Что время наше на исходе.
Не миновал последний час.
Еще не отзвучало слово;
Но, видя призраки меж нас,
Душа к грядущему готова.
За смертью смерть несет война;
Среди незнающих - тревога.
А в душу смотрит тишина
И ясный взгляд седого Бога.
Германская война и революции разрушили привычный мир: "исчезла горизонта полоса". Но Елизавета Юрьевна не стремилась склеивать "черепки" обрушенной жизни. Ее душа к грядущему готова. С радостью, с жаждой обновления встретила Кузьмина-Караваева Февральскую революции, вступила в партию эсеров. Октябрьская революция застала ее в Анапе, где она продолжила дело отца - занималась виноделием. Растила дочь. С мужем рассталась.
В феврале 1918 года Елизавета Юрьевна уже комиссар по делам культуры и здравоохранения, виноградники отданы казакам-хуторянам. Летом того же года она уезжает в Москву на съезд эсеров, а когда осенью возвращается в Анапу, ее арестовывают. В 1919 году за сотрудничество с большевиками Кузьмина-Караваева была предана военно-полевому суду Белой армии. От смертной казни спасло письмо в ее защиту, подписанное А. Толстым, М. Волошиным и Н. Тэффи и опубликованное в Одессе. И не только это. Возможно, решающую роль в этой истории сыграл член кубанского правительства Д. Е. Скобцов-Кондратьев. Видный казачий деятель влюбился в арестованную петербургскую поэтессу. Это и спасло ей жизнь.
В 1919 году вместе со Скобцовым, за которого она вышла замуж, Елизавета Юрьевна эмигрирует за границу: вначале в Югославию, а затем во Францию, в Париж. Здесь она поступает вольнослушательницей в православный богословский институт, ректором которого был философ отец Сергей Булгаков, ставший ее духовным отцом. В эти годы Скобцова пишет философские труды: "Достоевский и современность", "Миросозерцание Вл. Соловьева", воспоминания о Блоке, известие о смерти которого пережила очень тяжело.
В 1932 году умирает ее младшая дочь Настя. Это, считают биографы, послужило толчком для принятия важного решения: постричься в монахини. Но она осталась в миру - "она нашла для души своей соразмерную форму". Это уже потом ее путем последует мать Тереза и другие женщины, у которых
Самое вместительное в мире сердце.
Всех людей себе усыновило сердце.
Понесло все тяжести и гири милых.
И немилое для сердца мило в милых.
Господи, там в самой сердцевине нежность.
В самой сердцевине к милым детям нежность.
Подарила мне покров свой синий Матерь,
Чтоб была и я на свете Матерь.
(1931)
Потом, после перезахоронения дочери Насти, мать Мария призналась, что ей открылось "другое, какое-то всеобъемлющее материнство".
Но судьба послала ей новое испытание - в 1936 году умерла старшая дочь. Близких поразила реакция матери Марии на это горе: ни слез, ни оцепенения души. Только сожаление, "что сердце мира не вмещает". После смерти дочери вся без остатка отдалась работе.
Вместе о друзьями-философами, среди которых Н. Бердяев, отец С. Булгаков, Г. Федотов, мать Мария основала объединение "Православное дело". На улице Лурмель, 77 она устроила женское общежитие и дешевую столовую, для которой с рынка сама приносила продукты (монахине делали скидку). Мать Мария сама вела хозяйство, мыла полы, клеила обои, набивала тюфяки. А вечерами расписывала и вышивала иконы. Устраивала диспуты. Писала стихи. На удивление друзей, как она все успевает, где черпает силы, отвечала: "У меня к ним отношение такое - спеленать и убаюкать - материнское". Люди это чувствовали и стали ее называть просто Мать: "Мать сказала", "Мать просила"...
Война вновь разрушила жизнь. Первый порыв - ехать в Россию, помочь. Разум остановил - не доедет даже до границы. И ее общежитие становится убежищем для всех, кто спасался от нацистов, прежде всего для военнопленных и евреев.
Активная антифашистская деятельность Кузьминой-Караваевой вызывала раздражение у церковных иерархов. Что уж говорить о простых обывателях, которые обвиняли ее даже в том, что она обрекла на смерть своего сына. Юрию было 23 года, когда его и священника Клепинина нацисты взяли заложниками, правильно рассчитав, что мать не оставит своего ребенка. Это было 9 февраля 1943 года. Мать Мария тут же вернулась в Париж. Ее посадили в крепость в Ромэнвиле, затем перевели в Компьенский концлагерь. Она так и не узнала о гибели сына...
Последние два года мать Мария провела в концлагере Равенсбрюк. Оставшиеся в живых вспоминают эту несгибаемую женщину, которая свой кусок отдавала слабым.
Приближался конец войны. Наступила весна. Природа ожила, сердца людей переполняла надежда. Но торопились нацисты замести следы, уничтожали заключенных. 31 марта 1945 года, в Страстную пятницу, закончила свой земной путь мать Мария. Она, гласит молва, шагнула в печь вместо молодой девушки. А нам оставила завещание:
У каждого имя и отчество
И сроки рожденья и смерти.
О каждом Господне пророчество:
Будьте внимательны, верьте.
И в заключение хочется сказать вот что: Елизавета Юрьевна бесконечно любила Россию. Она мечтала после войны вернуться на родину: "Я поеду после войны в Россию - нужно работать там, как в первые века христианства..." В наших с вами силах сделать так, чтобы ее возвращение состоялось. Знанием о ней. Памятью о ней. Читайте ее стихи. Они не просты, они требуют погружения, требуют участия души и сердца, ибо ее стихи - внутренние монологи о жизни, смерти, добре и зле, стихи-предостережение, стихи-напутствие. "Надо уметь ходить по водам,- говорила мать Мария.- Надо все время верить. Мгновение безверия - и начинаешь тонуть".

Подвел ко мне, сказал: усынови
Вот этих, - каждого в его заботе.
Пусть будут жить они в твоей крови, -
Кость от костей твоих и плоть от плоти.
Дарующий, смотри, я понесла
Их нежную потерянность и гордость,
Их язвинки и ранки без числа,
Упрямую ребяческую твердость.
О Господи, не дай еще блуждать
Им по путям, где смерть многообразна.
Ты дал мне право, - говорю, как мать,
И на себя приемлю их соблазны.

Припасть к окну в чужую маету
И полюбить ее, пронзиться ею.
Иную жизнь почувствовать своею,
Ее восторг, и боль, и суету.
О, стены милые чужих жилищ,
Раз навсегда в них принятый порядок,
Цепь маленьких восторгов и загадок, -
Пред вашей полнотою дух мой нищ.
Прильнет он к вам, благоговейно-нем,
Срастется с вами… Вдруг Господни длани
Меня швырнут в круги иных скитаний…
За что? Зачем?

Устало дышит паровоз,
Под крышей легкий пар клубится,
И в легкий утренний мороз
Торопятся людские лица.
От города, где тихо спят
Соборы, площади и люди,
Где темный каменный наряд
Веками был, веками будет,
Где зелена струя реки,
Где все в зеленоватом свете,
Где забрались на чердаки
Моей России милой дети,
Опять я отрываюсь вдаль,
Опять душа моя нищает,
И только одного мне жаль, -
Что сердце мира не вмещает.

Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна . Русская поэтесса. (1891 – 1945)

С 1919 года жила в эмиграции, в 1931 году постриглась в монахини. Участвовала в движении Сопротивления во Франции.

Казнена фашистами в концлагере Равенсбрюк.

Монахиня Мария (известна как Мать Мария, в миру Елизавета Юрьевна Скобцова, в девичестве Пиленко, по первому мужу Кузьмина-Караваева; 8 декабря 1891, Рига - 31 марта 1945, Равенсбрюк, Германия) - монахиня Константинопольского Патриархата (Западноевропейский Экзархат русской традиции) русского происхождения. Поэтесса, мемуаристка, участница французского Сопротивления.

Канонизирована Константинопольским Патриархатом как преподобномученица в 2004 году.

И.С. Тургенев однажды написал: "...и когда переведутся такие люди, пускай закроется навсегда книга истории! В ней нечего будет читать". Знаменитый писатель, конечно, не имел чести быть знакомым с Елизаветой Юрьевной Кузьминой-Караваевой, но он отлично представлял себе психологический тип человека, который в обычной жизни всегда стремится найти особенный смысл. Лишь немногие решаются разорвать привычную нитку мирского существования, но даже для этих избранных душевный путь к крестному подвигу лежит через многие сомнения. Наша героиня, больше известная под именем монахини Марии, пришла к подвижничеству лишь к концу жизни, но по-другому и быть не могло, судя по ее биографии.

Происходила Лиза Пиленко (девичья фамилия Кузьминой-Караваевой) из обыкновенной дворянско-интеллигентской семьи, глава которой кочевал по России, а больше - по окраинам империи, находясь на службе отечеству. Родилась Лиза в Риге, но вскоре семья переехала в Анапу, глухой захолустный городок, где для девочки в небольшом отцовском имении открылся целый сказочный мир - за длинными рядами виноградников высились древние курганы. Здесь Лиза часами наблюдала за археологическими раскопками. Впечатлительная девочка, почитательница Лермонтова и Бальмонта, увиденное шагала в стихи. И первый сборник начинающей поэтессы, вышедший в 1912 году и называвшийся "Скифские черепки", был навеян самыми острыми воспоминаниями детства.

В 1905 году семья переехала в Ялту, где отец возглавил Никитский ботанический сад. Его неожиданная смерть стала страшным ударом для экзальтированной, утонченной Лизы, повергла ее в депрессию. После смерти мужа Софья Борисовна Пиленко уехала с дочерью в Петербург к своей сестре, фрейлине царского двора. Лиза очень тосковала по умершему отцу, вопрошала о справедливости самого Бога - "ведь эта смерть никому не нужна".

Это был период взросления. Девочка становилась девушкой. Она часами бродила по туманному, загадочному городу, и в голове ее непрестанно звучали стихи, которые она услышала на литературном вечере в каком-то реальном училище. А еще ее поразил автор - красивый, с безразличным лицом и странной фамилией Блок. Постепенно к Лизе приходила уверенность, что этот поэт - единственный человек на земле, который поможет унять ее душевную смуту. Она нашла его адрес и пошла на Галерную, 41, в маленькую квартирку, не особенно представляя, зачем делает это. В первый раз Лиза не застала Блока дома, во второй - тоже, и когда в третий раз оказалось, что хозяин отсутствует, она решила не уходить до победного конца. И вот он появился - "в черной широкой блузе, с отложным воротником... очень тихий, очень застенчивый". Она залпом выкладывает ему о тоске, о бессмыслице жизни, о жажде все изменить в подлунном мире. И, о счастье! Поэт не гонит ее прочь, не улыбается снисходительно. "Он внимателен, почтителен и серьезен, он все понимает, совсем не поучает и, кажется, не замечает, что я не взрослая..."

Воспоминания об этой встрече сохранились лишь со стороны Лизы. Ей, конечно, хотелось, чтобы Блок увлекся ею, чтобы он испытал те же чувства, какими наполнилась она сама. "Странное чувство. Уходя с Галерной, я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота". Эти слова написаны уже взрослой "матроной", таким Елизавете Юрьевне в 1936 году, вероятно, казалось ее девичье увлечение или... она хотела так думать. Но есть еще один свидетель их встречи. Это... сам Блок. Через неделю Лиза получила синий конверт, в который были вложены стихи: "Когда вы стоите на моем пути..." Сегодня эти строчки известны даже школьнику, но тогда они страшно обидели адресата. И действительно, вчитайтесь в первую фразу. Что значит - девушка "стоит на пути" мужчины? Да и тон всего послания менторски-холодный, больше о себе, чем о той, которая послужила поводом для стихотворения. А чего стоит совет "И потому я хотел бы, // Чтобы вы влюбились в простого человека, // Который любит землю и небо // Больше, чем рифмованные и нерифмованные // Речи о земле и небе, // Право я буду рад за вас..." Согласитесь, есть на что обидеться девушке, которая далеко не созрела еще для материнской опеки мужчины. Лиза, конечно, нафантазировала себе после встречи с Блоком романтическую историю, а оказалось, что ее просто не любят, заинтересовались ею, как очередной поклонницей... И немудрено - Блоку-то было всего двадцать шесть. Кто же в таком возрасте устоит против обожания юной красавицы? Словом, "сплетения душ" посреди несправедливости мира не получилось, и Лиза дает себе зарок - никогда больше не встречаться с "предателем".

В 1910 году Лиза вышла замуж за Дмитрия Владимировича Кузьмина-Караваева, юриста, друга поэтов и декадентов разных мастей. Молодых людей сблизила не любовь и не страсть, о чем говорит их недолгая совместная биография, в которой не нашлось места теплу, обычным семейным радостям, детям. Их объединило увлечение модными поэтическими и философскими течениями, а главным образом, стремление к богемному образу жизни. Дмитрия Владимировича принимали в самых рафинированных, эстетствующих домах Петербурга, он-то и ввел свою жену в круг выдающихся представителей "серебряного века". Однажды во время дружеской встречи в знаменитой "Башне" Вячеслава Иванова муж, желая порадовать Лизу, предложил ей познакомиться с четой Блоков. Юная жена решительно отказалась, чем удивила Дмитрия Владимировича. Последний, по-видимому, не отличался особенной чуткостью и настоял на своем. Блок узнал Лизу. Для нашей героини начался самый смутный период жизни. Теперь она виделась со своим "богом" почти каждый день: общие застолья, развлечения, споры о поэзии, общие знакомые, которые как бы соединяли их, но "не хватало только одного и единственно нужного моста". Неразделенная любовь становилась тем мучительнее для Лизы, чем чаще они встречались. У Блока - законная жена, у Лизы - муж, их встречи всегда проходили на публике. Душевные страдания Лизы усугубились еще и тем, что ее первый сборник стихов решительно не понравился любимому. Он не захотел щадить несчастную женщину, сказал, что ее поэзия откровенно подражательная и грешит профессиональной беспомощностью. Лиза снова обиделась и бежала из Петербурга. Бежала от непонимания единственного любимого человека, от той предреволюционной, предкатастрофической истомы, которая овладевала столицей, бежала от постылого мужа в свое имение, в Анапу. Она словно задумала последовать совету Блока, данному ей тогда, в далекой юности - обратиться лицом к земным радостям и заботам. Здесь, на море, среди трудов на виноградниках (Елизавета Юрьевна занялась виноделием, и весьма деятельно) она даже как будто влюбилась в простого человека и даже родила дочку, которую назвала экзотически Гаяной, что означало - "земля". Но никакие даже совершенно новые впечатления материнства не в силах оказались заглушить в Лизе болезненное чувство к Блоку. Ее письма к поэту напоминают исступленный вопль души - клятвы в вечной любви. "...Мне хорошо думать, что нет в жизни ничего, что бы могло удалить или изменить для меня Вас. Вы знаете, я бы не могла и Гаяну свою любить, если бы не знала, что Вы вечны для меня". "Только одного хочу: Вы должны вспомнить, когда это будет нужно, обо мне; прямо взаймы взять мою душу. Ведь я же все время, все время около Вас. Не знаю, как сказать это ясно; когда я носила мою дочь, я ее меньше чувствовала, чем Вас в моем духе".

В Елизавете Юрьевне постепенно просыпалось стремление к самопожертвованию. Есть люди самодостаточные - в самом положительном смысле этого слова, а есть те, кому тесно в бессмыслице собственного "я". Таким обязательно необходим подвиг, полное отречение от себя, возможно, даже - сладость унижения. Кузьмина-Караваева не просто принадлежала ко второму человеческому типу, она была его совершенный образец. К сожалению, Блок, в котором она совершенно справедливо разглядела гения - существо трагическое по определению, - в ее конкретной помощи не нуждался. Он отвечал ей сухо: "Елизавета Юрьевна, я хотел бы написать вам не только то, что получил Ваше письмо. Я верю ему, благодарю Вас и целую Ваши руки. Других слов у меня нет, а может быть, не будет долго..." И все...

Они снова встретятся в Петербурге, перед самой войной 1914 года. Кузьмина-Караваева передаст Блоку рукопись своей второй книги стихов "Руфь", наполненной мистическими предчувствиями, религиозной символикой и прежними несовершенствами. Любовь оказалась способной забыть прежние обиды. Но чем старше они становятся, чем настойчивее бьется в окна их жизни ветер перемен, тем полярнее расходятся судьбы. Блок уходит в армию, а Лиза снова едет в Анапу. Она не сдается - снова письма не менее жаркие, чем прежде. От него приходит лишь несколько эгоистических строк, которые потрясли ее: "...На войне оказалось только скучно... Какой ад напряженья. А Ваша любовь, которая уже не ищет мне новых царств. Александр Блок". Влюбленная разражается потоками коленопреклоненных восторгов: "Мне кажется, что я могла бы воскресить Вас, если бы вы умерли, всю свою жизнь в Вас перелить легко. Любовь Лизы не ищет новых царств! Любовь Лизы их создает... И я хочу, чтобы Вы знали: землю буду рыть для Вас..." И все далее в таком же духе. Но Блок больше не отвечает, ему уже не до экзальтированной поклонницы - слишком громадны собственные проблемы. Да и для Лизы период романтических грез, в котором самым сложным была любовь к Блоку, заканчивался. Наступала пора суровых испытаний. В ней не предусматривалось места сердечным воздыханиям. Последнее письмо к поэту датируется маем 1917 года.

На фронтах Первой мировой сгинул отец ее дочери, тот самый земной мужчина, жизнью с которым она пыталась заглушить бездонную страсть к Блоку. Революция заставила вступить Елизавету Юрьевну в партию эсеров. Наша героиня даже какой-то период возглавляла городскую мэрию Анапы. В апреле 1918 года неисповедимые "пути господни" приводят Кузьмину-Караваеву в Москву, где она принимает участие в акциях против большевиков. В Анапе же, куда она возвращается в октябре этого года, ее арестовывают добровольцы из белой армии, потому что для них ее взгляды слишком "левые". Словом, идет нормальная революционная катавасия. От смерти ее спас председатель военно-окружного суда Д.Е. Скобцов. По-видимому, в пылу этих жарких лет у Лизы накопилась усталость, да и на пути ее в самый тяжелый момент испытаний появился человек, на которого она могла опереться. Она вместе с Гаяной и матерью отправляется за Скобцовым в эмиграцию. Из Новороссийска на переполненном теплоходе, в антисанитарных условиях, они попадают в Тифлис. Здесь у нее рождается сын Юрий. В Константинополе Елизавета Юрьевна и Скобцов вступают в законный брак.

Новая жизнь в чужой стране, да еще и с тремя детьми (в Белграде появилась еще дочка Настенька), оказалась нелегкой. Елизавета Юрьевна, как многие эмигрантки, подрабатывала шитьем да изготовлением кукол, муж нашел место таксиста. Однако относительный покой в ее жизни продолжался недолго. Вскоре умерла Настя. После кончины дочери в душе Елизаветы Юрьевны произошел перелом. Сама она рассказывала об этом так: "Я вернулась с кладбища другим человеком... Я увидала перед собой новую дорогу и новый смысл жизни: быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Остальное уже второстепенно".

Благодарность к Скобцову не переросла в любовь, рядом по-прежнему витала тень Блока, смерть которого Елизавета Юрьевна очень тяжело пережила вдали от родины. Стремление принести себя в жертву одному, пусть гениальному, пусть любимому человеку, переродилось у нее в жажду общечеловеческого подвига.

Она становится миссионеркой "Христианского движения" - религиозной организации, которая ставила своей целью помочь нуждающимся русским. Елизавета Юрьевна разъезжала по Европе, встречалась с соотечественниками, читала лекции, выслушивала обиды и нужды, часто сама принимала живейшее участие в их судьбах. Она не брезговала сама взять в руки тряпку и мыло, чтобы убрать в доме больного или показать этим жестом, что терять человеческий облик не следует даже в самом безутешном горе. Она, как может, спасает от самоубийств и преступлений отчаявшихся, разуверившихся. Однако Елизавета Юрьевна понимает, что возможности ее в основном ограничиваются лишь духовной помощью. Она разводится с мужем и в 1931 году принимает монашеский сан под именем Марии. Она снимает на улице Лурмель дом, где устраивает приют для сотен голодных, бездомных, туберкулезных. Она научилась столярничать и плотничать, малярничать и писать иконы, доить коров и полоть огород. Дом матери Марии становится в Париже известным убежищем несчастных.

Ее образ жизни суров и деятелен: она объезжает больницы, тюрьмы, сумасшедшие дома, она почти не спит, не отдыхает, а ей все кажется, что этого мало, что Бог требует от нее все больших трудов. Возможно, Всевышний действительно гневался на мать Марию, иначе, зачем он посылал ей столь жестокие испытания. Летом 1935 года ее дочь Гаяна, убежденная коммунистка, возвращается в Россию. Меньше чем через два года она умирает в Москве от дизентерии. А возможно, сказалась всего лишь жестокость этого времени.

О смерти матери Марии сложена легенда. Ее арестовали в феврале 1943 года, вместе с ней в гестапо попал и сын Юрий. Фашисты предъявили монахине обвинение в укрывательстве евреев и отправили в концлагерь. По воспоминаниям узниц, мать Мария никогда не пребывала в удрученном настроении, никогда не жаловалась, любое издевательство переносила с достоинством и всегда помогала другим.

Одна из узниц вспоминала эпизод, когда на мать Марию, пожилую женщину, набросилась надзирательница и принялась бить ее за то, что та заговорила с соседкой во время переклички. "Матушка, будто не замечая, спокойно докончила начатую... фразу. Взбешенная эсэсовка набросилась на нее и сыпала удары ремнем по лицу, а та даже взглядом не удостоила". Когда-то Лиза Кузьмина-Караваева написала в первой своей поэтической книге, которая так не понравилась Блоку, строки:

Ну, что же? Глумитесь над непосильной задачей

И веруйте в силу бичей,

Но сколько ни стали б вы слушать ночей,

Не выдам себя я ни стоном, ни плачем.

Может быть, не слишком правильно с точки зрения стихотворной техники, но зато абсолютно точно с позиции ее жизненных идеалов, верность которым она пронесла через всю жизнь.

К ней, как и на воле, по-прежнему шли те, кто ломался, кто не в силах был больше терпеть мучений. А через два года, когда приближалось освобождение, мать Мария в женском лагере Равенсбрюк пошла, как утверждают, в газовую камеру вместо отобранной охранниками девушки, обменявшись с ней куртками и номером, мотивируя это тем, что ей самой все равно осталось жить считанные дни. Правда, ни один очевидец этого подвига монахини не подтвердил. Но, согласитесь, человек, заслуживший такую легенду, бесспорно, легендарен.