Отпечаток детдома на дальнейшую жизнь мужчины психологический. Психология сиротства. Недостатки «генералов песчаных карьеров»

«Чем больше боли вы мне причиняете, тем больше распаляется моё сердце
и воспламеняются мои чувства» (Леопольд фон Захер-Мазох).

Каждая неделя работы приносит истории про отвержение, насилие, тяжелую жизнь, не сбывшиеся мечты, ненужность и неполноценность.

- Ты что дура, ты же не умеешь рисовать, лучше математику учи.
- Мама смеялась, когда я плакала.
- Всю жизнь тяжело и много работала, чтобы похвалили.
- Жизнь штука тяжелая, брак дело не благодарное.
- Меня всегда привлекали те, кому я не интересна.
- Тело страдает, мне больно.
- Никто не поможет, особенно те, от кого это больше всего ждешь.
- Есть высшее образование, но не магистр, на работу взяли, но не оформили, спецодежду выдали, но не по сезону.
- Снятся сны, где столы ломятся от обилия еды, а днем ощущение, что вокруг одни унитазы.
- Гуляла по лесу, собирала грибы, две целых корзины набрала, теперь чистить замучаешься.
- Устала от жары, одиноко, не было поддержки, ни с кем по-настоящему не подружилась (райский остров Бали).
- Он ничего не спрашивал обо мне, про меня, а потом сказал, что я не подхожу для отношений.
- Не хочу быть навязчивой, боюсь привязаться и оказаться ненужной.
- Нет, это не сиротство, а вынужденная самостоятельность.
- У мамы были наряды, туфли на каблуках, но она никогда их не надевала, все лежало в сундуке.
- Хочу снова быть маленькой, чтобы мама заботилась обо мне. Чтобы она могла отлупить меня, это способ заставить слушаться и кое-что знать в будущем. Если бы мать лупила меня меня больше, я могла бы держать себя в руках.

Комплекс сироты (жертвы), он же комплекс неполноценности , пораженческая, мозахистическая личность описывается также как созависимость, недостаток автономности или зависимость от тяжелой жизни. В то время как нормативным является стремление уменьшить страдания, человек с комплексом сироты как будто специально их ищет. Знакомые с детства с потерями и недостаточным эмоциональным откликом, с обвинением как методом воспитания, с проявлениями насилия и жестоким обращением такие люди не верят, что могут быть ценными для кого-то если не страдают.

Если не болит, значит умер

Cтрадание и боль в этом комплексе являются главным подтверждением того, что Я-есть. Это такое странное самопожертвование, через которые человек сопротивляется смерти. Комплекс, из-за которого человек постоянно щипает себя, находит другого, кто это сделает и все для того, чтобы убедиться, что все еще жив. Лишь в этом противопоставлении жизни и смерти становится понятна энергия, которая ведет человека с комплексом сироты по жизни.

«Когда рассеянно читаешь «Жюстину» [Маркиз де Сад «Жюстина, или Несчастья добродетели»], легко обмануться в этой достаточно грубой и непристойной истории. Наблюдаешь, как добродетельную девушку, эту жертву упорствующей в ее изничтожении судьбы, беспрерывно насилуют, бьют, мучают; ну а в «Жюльетте» [Маркиз де Сад «Жульетта»] видишь порочную девицу, перепархивающую от наслаждения к наслаждению. Подобная интрига ничуть не убеждает. Но все дело в том, что мы не обратили внимание на самое важное обстоятельство: внимательно следя только за скорбью одной и удовлетворенностью другой, мы упустили из виду, что по существу истории двух сестер идентичны, что все происходящее с Жюстиной происходило и с Жульеттой, что и одна, и другая сталкивались с одними и теми же обстоятельствами, подвергались одним и тем же испытаниям. Жюльетта тоже была брошена в тюрьму, избиваема, приговорена к пыткам, без конца мучима. Ужасно ее существование, и однако –беды эти доcтавляют ей удовольствие, муки ее восхищают» (М. Бланшо «Де Сад»).

Комплекс сиротства является частью бессознательной психики. Он меньше психики в целом, но, все же, является вполне целостной хорошо организованной «сущностью» - личным персональным хранителем боли , в сердце которого стремление к страданию. В этом комплексе живет вера и надежда на то, что страдая, я выражу потребность в сочувствии и заботе и тогда мое эмоциональное одиночество прекратиться.

Говоря про этот комплекс, мы в первую очередь подразумеваем женщин, которые в отличие от мужчин, отвечают на насилие более сложным образом - используют «освященное веками оружие слабых» (Н. Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика»). Если мальчики жертвы жесткого обращения чаще идентифицируются с агрессором, боятся и «уважают» силу, то девочки обычно интернализуют рационализацию плохого отношения к себе – «да, мама была достаточно жесткой и нередко строго наказывала, но я благодарна за ее воспитание» .

В той или иной степени жертвенность и комплекс неполноценности свойственны любому человеку независимо от пола. Полноценные совершенные люди – это нечто за пределами земной реальности: «Из всех психоневрозов садо-мазохизм, или алголагния, является вне сомнения, самым распространенным. Исключительно редко встречаются люди, у которых этот комплекс начисто отсутствует (не исключено, что таких людей вообще нет)» (Ж. Лели «Садо-мазохизм Сада»).

В ситуациях, когда не хватает сил на проактивные действия, каждый ведет себя мазохистически ради получения той или иной выгоды. Мало кто из болеющих и страдающих имеет силы скрыть свою боль, и отказывается от надежды получить повышенное внимание и вторичную выгоду от боли. Исключение составляют лишь стоики, получавшие с детства позитивное подкрепление своей способности терпеть, стиснув зубы или психопаты, которые вместо себя заставляют страдать других.

Как и в случае с другими комплексам, комплекс сироты становится проблемой, когда энергии самоповреждения слишком много в структуре личности и он оказывает продолжительное воздействие на судьбу человека. В случае генерализации и захвата личности комплекс проявляется как мазохистический характер. Это не всегда про сексуальный мазохизм с получением разрядки от боли и унижения, а про нравственный мазохизм, как нормативный вариант поведения. Фрейд описывал его как переживание, в котором связь с сексуальностью теряется и важным остается только страдание. Здесь Фрейд переоткрыл то, что уже говорил Мазох:

«Краффт-Эбинг поэтому заговорил о «мазохизме», что признавал заслугой Мазоха воспроизведением им какой-то особой клинической сущности, определяющейся не столько связью боль – сексуальное удовлетворение, сколько расположенными глубже поведенческими моделями рабства и унижения (есть пограничные случаи мазохизма без алголагнии, и даже алголагнии без мазохизма») (Ж. Делез «Представление Захер-Мазоха: холодное и жестокое»).

______________________________

Истоки и психодинамика комплекса сироты

Нередко от клиентов с выраженным комплексом сироты мы узнаем, что родитель проявлял к ним эмоции, только когда наказывал. Так устанавливалась и закреплялась связь между привязанностью к близкому человеку и болью.

Счастливый ребенок владеет мамой, папой, бабушками и дедушками, которые составляют опору его детскому миру. Отвергаемый сирота, не имея такой основы, хочет владеть всем миром. В каждом человеке и каждом событии он видит возможность быть принятым и накормленным. Беда в том, что голод сироты трудно насытить обычными способами одобрения. Но сирота продолжает верить, что мир такой большой, я такой маленький и, возможно, я просто недостаточно страдал, не пришло время, не встретил нужного человека.

На помощь приходит сформированное в детстве у-беждение (быть у беды – А. Алексейчик), что страдая, я верну себе внимание. Эстер Менакер (1953), одна из первых среди психоаналитиков, писала, что истоки жертвенности и мазохизма лежат в проблемах неразрешенной зависимости и в страхе остаться в одиночестве – «Пожалуйста, не оставляйте меня; в ваше отсутствие я нанесу себе вред».

Почему так?

Родительское отвержение и агрессия в адрес ребенка, нуждающегося в любви, становится для него любовью. Насильник становится благодетелем, притеснитель – защитником, тюремщик – кормильцем, отвергающий – любимым. «Ребенок, с его императивной потребностью в любви, воспринимает эту ненависть и плохое обращение, как если бы они были любовью, и не осознает разницы» (Л. Хегай «Мазохизм, психические страдания и психология жертвы»).

Комплекс это сформированная в детстве «часть души», которая сохраняется во взрослом возрасте и проявляет себя как ненужный ребенок, жаждущий защиты и одобрения. Комплекс сироты это решение детского конфликта между потребностью в любви и переживанием отвержения со стороны человека, в чьей любви нуждался ребенок. Это также защита от потребности быть любимым, от любви, которая ранит и переживание нелюбви как судьбы, от которой не убежать.

Нелюбовь это насилие во всех его аспектах от , до очевидной жестокости, брани и побоев. В этих обстоятельствах наличие такого комплекса является желанным - он дает надежду. К страданиям и тяжелой жизни человек привыкает и сохраняет надежду. Отдать это ценное приобретение и перестать видеть в страдании надежду равносильно тому, чтобы стать безнадежно уязвимым. Страдание должно иметь хоть какой-то смысл даже если оно бессмысленно. Поиск все новых страданий вместо того, чтобы просто жить, быть творческим и продуктивным абсолютно иррационально. Поиск страданий может быть сознательным и бессознательным в зависимости от личностной структуры. На невротическом уровне расстройства человек отчетливо понимает, что он делает, но не может вырваться из порочного круга – страдание – надежда – разочарование – поиск нового страдания и новой надежды.

Вина, агрессия и защиты комплекса сироты
______________________________

Устойчивость комплексу сироты придает иррациональная вина, без которой этот комплекс вообще невозможен. Не наполнившись родительской любовью, человек ищет наказания и нуждается в том, чтобы найти себя виноватым в чем-то, обязательно находит человека, который сразу или через какое-то время возьмет на себя роль контролера и наказывающего притеснителя. В отсутствии такого «помощника» человек с невротической виной будет наказывать себя сам, попадая в травматически опасные ситуации, и проявлять склонность к несчастным случаям. Отвержения, лишения, дискомфорт, боль от увечий и самопорезов на время успокаивают его моральные страдания, вызванные чувством вины. Таким образом комплекс выполняет защитные функции от сиротской вины «без вины виноватого» и помогает сохранить надежду на близость.

Кроме такой внутренней целесообразности и «самоценности» комплекса сироты его устойчивость обусловлена также целым рядом дополнительных надежных психологических защит.

Классический набор защит выглядит так:

(1) Провокация наказаний и новых страданий;

(2) Умиротворение («Я сам накажу себя, мне уже плохо, я уже страдаю, поэтому воздержись от дополнительного наказания»);

(3) Эксгибиционизм тонкий изощренный или грубый, уникальность моего случая («Обратите внимание: мне больно», «вам не понять моих страданий»);

(4) Избегание чувства вины («Смотрите, что вы заставили меня сделать!»);

(5) Зависть и ресентимент – сублимация чувства неполноценности в особую систему морали. («Мораль рабов», которые ничего не могу изменить в жизни и в своем мироощущении» (Фридрих Ницше).

(6) Морализаторство и моральный триумф («Я испытал поражение, но морально я лучше вас и поэтому…», «я люблю свою Родину, а вы можете валить отсюда»);

(7) Требовательность, претенциозность, особые полномочия, агрессивность («Имею право!», «Лучше быть правым, чем счастливым»).

В «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевский описывает вариацию комплекса сироты (комплекс Раскольникова) с характерными защитами:

«Нет, на родине лучше: тут, по крайней мере, во всем других винишь, а себя оправдываешь».
«...для себя, для комфорта своего, даже для спасения себя от смерти, себя не продаст, а для другого вот и продает! Для милого, для обожаемого человека продаст! Вот в чем вся наша штука-то и состоит: за брата, за мать продаст! Всё продаст!... свободу, спокойствие, даже совесть, всё, всё на толкучий рынок снесем. Пропадай жизнь! Только бы эти возлюбленные существа наши были счастливы».
«Вообще людей с новою мыслию, даже чуть-чуть только способных сказать хоть что-нибудь новое, необыкновенно мало рождается, даже до странности мало».
«В этом только смысле я и говорю в моей статье об их праве на преступление... Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее)».
«За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое место, но не более; тут и исполнителя даже не надо: они сами себя посекут, потому что очень благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя собственноручно... Покаяния разные публичные при сем на себя налагают, - выходит красиво и назидательно, одним словом, вам беспокоиться нечего... Такой закон есть».

Философия и мироощущением человека с комплексом сироты дает ему моральное право на ношение агрессии, которая является наиболее сложной для осознавания бессознательной психологической защитой. Собственная враждебность изгоняется в Тень, отрицается с особой силой, так как ее осознание сталкивает человека с личной ответственностью за разрушение текущих отношений, склонность устраивать ссоры и вовлекаться в конфликты. Человек, предпочитающий проявлениям враждебности страдания и несчастья, дающие надежду на любовь, в самую последнюю очередь признается в собственной агрессивности, разрушающей близость.

Между тем враждебность имеет место и нахождение рядом с сиротой, вытесняющей агрессию, вызывает у окружающих значительный дискомфорт. Соответственно, когда человек проявляет агрессию прямо и несет за нее ответственность, это может восприниматься даже с облегчением, похожим на то, как воспринимается сильный ливень с громом и молниями, которому предшествовала предгрозовая духота и влажность.

Начиная с Фрейда, описывающего вторичный мазохизм как обращение на себя садистических импульсов и чувств, направленных на другого тема садизма и агрессии у пораженческой личности является общим местом. Праобраз всех последующих садистов Маркиз де Сад был в той же мере мазохистом и сегодня говорят о садо-мазохистической личности, в которой две стороны характера неотделимы друг от друга: «Он был одержим жестокой склонностью, неотразимой манией, [выражавшейся не только в том], чтобы безжалостно секли его самого, но и в стремлении сечь других» (Ж. Лели «Садо-мазохизм Сада»)

В анализе агрессии людей мазохистического склада Лев Хегай («Мазохизм, психические страдания и психология жертвы»), выделяет следующие аспекты:

Враждебность может быть пережитком оправданной нормальной ненависти к ненавидящему объекту любви. Эта ненависть может сознательно вытесняться, поскольку вытесняющей силой здесь служит потребность в любви. Люди, которых он обвиняет, всегда в некотором смысле объекты его любви.

Это усиленное домогательство любви. Мазохист навязывается объекту своей любви, проявляя собственничество и упрекая его. Он пытается «вытянуть» из него любовь. Он знает то, что он несчастен и нуждается в любви, и действует так, словно любить его – долг партнера. Конечно – для родителя это долг.

Жалость к себе помогает ему считать, что имеет право не только на любовь, и на престиж и на господство, что означает привилегию выражать агрессию. Он копит обиды, чтобы иметь повод для возмущения, иметь повод для возмущения против своего объекта ему важнее, чем иметь сам объект.

Ссоры и неприятности, в которые мазохист вовлекается, это отыгрывание вытеснения изначальной ситуации между ребенком и родителем, отвергающим его или плохо с ним обращающимся. Он предстает в двойном свете: он ЖЕРТВА травматичного детства, но он и УСТРОИТЕЛЬ НЕПРИЯТНОСТЕЙ, который сам себя запутывает во все новые конфликты, и тем самым снова и снова становится жертвой. Против него согрешили, и он грешит – перефразируя Шекспира.

Одним из распространенных и законных способов переживания сиротской агрессии является высоко интенсивное чувство ревности - «ожоги третьей степени». И это, конечно, «не со зла, а от любви», от невыносимого одиночества.

_______________________________

Коллективное сиротство и трансгенерационная травма
______________________________

Лучше знать, что тебя наказывали, чем пренебрегали тобой, лучше страдать, испытывать отвержение, боль, нужду, чем быть никем. Выражения «в гробу мы видели ваши санкции», «нас е@ут, а мы крепчаем», «бьет – значит, любит», «что не убивает, делает сильнее», «не жили богато и начинать не надо» - это визитные карточки населения нашей страны с периодами массового голода и смертями, с войнами и репрессиями, тюрьмами и детскими лагерями, роддомами, детдомами, интернатами и школами, коммунистической и современной пропагандой, с ее 20 миллионами нищих по официальной статистике, которым не хватает средств на продукты питания и неофициальными 70 миллионами на грани бедности с доходом в 20 тысяч. Оказаться в гробу (в утробе умершей матери), быть униженными, покалеченными и бедными, не жить, а пытаться выживать, начать жить когда-то потом после страданий - это и есть мазохистическая модель жизни для населения целой страны.

«Чем хуже, тем лучше» может быть жизненным девизом известных, целеустремленных и многими любимых людей. Здесь стоит вспомнить упомянутое желание людей с комплексом сиротства владеть всем миром.

Комплекс сиротства может формировать стоицизм, бесконечное терпение и выносливость, которые героизируются для укрепления коллективной идентичности - осознанного намеренного или неосознанного создания русского культурного кода. Так комплекс вплетается с судьбу страны, встраивается в ментальность нации и задает культурную установку на самопожертвование, «посттравматический синдром национального масштаба» (Людмила Петрановская) как составляющие коллективной идентичности.

Люди с комплексом сиротства чувствуют себя единым с испытаниями народа и коллективным бессознательным, находят в этом успокоение и радость, получают возможность называть себя не мазохистами, а патриотами. Когда уже давно не голодающие лидеры и вожди говорят, что они из народа, этому вполне можно верить. Ощущение общего комплекса у голодных и пресыщенных соединяет их на бессознательном уровне. Коллективное сиротство и коллективные надежды становятся объединяющим принципом: «Не постоим за многое, чтобы спасти главное…» (Н. Карамзин), или более позднее у Б. Окуджавы «мы за ценой не постоим».

Внутри комплекса сиротства много невыплаканных слез, депрессивной печали и тоски, много скрытого тепла и нереализованной потребности в любви. Когда она раскрывается в коллективном переживании, сливается с комплексами сиротства других людей и многократно преумножается, то превращается в героический эпос, в котором индивидуальная жизнь и отдельный человек не имеют большого значения.

Здесь уже неразличимы осознанное намерение подчинить свои личные эгоистические потребности чему-то надличному и одержимость энергией бессознательного комплекса. Разделить комплекс сиротства, где страдание является самоцелью и служение надличным идеалам самостоятельно невозможно. Одно выступает под маской другого. Такова проблема смешения доэгоистического и постэгоистического уровней развития личности.

На доэгоистическом уровне ребенок и сам с готовностью жертвует собой и даже готов погибнуть за родителей. Но не потому, что служит им, а потому что не самостоятелен и не выживет в одиночку. Ребенок не понимает зачем и в какую именно одежду наряжают его на празднование 9-го мая, знает лишь, что маме с папой это почему-то нравится. А между тем эту солдатскую униформу носили осиротевшие на войне настоящие дети войны и сыны полка, уже умершие деды современных родителей и миллионы других детей, не переживших войну и не оставивших потомство.

Несчастье воспевается, романтизируются и героизируются, вводя в обиход сиротскую межпоколенческую жизнь взаймы. Родители сироты дают детям то, в чем нуждаются сами, остаются вечными сиротами, а дети, нуждающиеся в здоровых любящих родителях начинают давать им. Я жертвую ради своих родителей, которые жертвовали ради своих и так в глубь истории. Сам человек чувствует себя одиноким и вынужденными приносить себя в жертву «ради жизни на Земле». Ни у детей, ни у родителей здесь еще нет личности и своего Я - неполноценная, сиротская, отдельная от других жизнь цены не имеет.

Принесение себя в жертву ради детей, когда они в этом не нуждаются, то есть, принесение фиктивной жертвы – это проявление захваченности родителя своим комплексом сиротства и нанесение вреда ребенку. «Нет ничего тяжелее, как видеть жертвы, которые для тебя делают люди, с которыми ты связан и должен жить; особенно же жертвы, которых не требуешь, и от людей, которых не любишь. Самая обидная форма эгоизма - это самопожертвование» (Л.Н. Толстой, «Избранные дневники»).

Терапия
_____

Работа с родившимися под несчастливой звездой и сиротством, выросшим до степени мазохизма, идет долго и сложно, а терапевт может почувствовать, что оказывается в роли спасителя или садиста. Обычно присутствует и то, и другое. Проявляя сочувствие и сострадание, выкладываясь с полной самоотдачей он встречается со все большей беспомощностью клиента и начинает испытывать раздражение. «Мазохистические клиенты могут приводить в ярость. Нет ничего более токсического для терапевтической самооценки, чем пациент, который посылает сообщение: «Только попробуй помочь - мне станет еще хуже» (Н. Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика»).

Сиротство, характерное для неспособных насытиться людей с лишним весом звучит в убийственной для терапевта – спасителя фразах «что-то у меня вес не снижается» или «у меня снова набирается вес» . Услышав это в стотысячный раз, терапевт хочет самоуничтожиться или убить клиента с таким малоподвижным или наоборот слишком подвижным весом.

Большая доля из того, к чему бессознательно стремиться клиент – это доказать, что он вечный сирота, с которым невозможно быть вместе. Обычное дело, когда терапевт воспринимается как родительская фигура, но для сирот, это фигура отвергающая и жестокая, не способная не спасти, не утешить. Терапевт, воспринимаемый другими клиентами как внимательный и отзывчивый для сироты становится рассеянным, критичным и жестоким. А начинаться все может с искренней благодарности за то, что вы взяли меня к себе в терапию и тратите на меня свое время. Возможно, вы и есть тот человек, который обладает способностью спасать таких как я.

Страх в очередной раз быть отвергнутым подталкивает клиента вновь и вновь проверять терапевта «на вшивость» - а точно ли вы способны вынести мою боль и все те «грехи», из-за которых я чувствую себя несчастным. А если я буду опаздывать, пропускать встречи, забывать оплату, молчать как пленный партизан, нападать на вас, писать или звонить в двенадцать часов ночи, обсуждать вас за вашей спиной с другими людьми как тогда вы станете вести себя со мной? Его невыносимость в общении, это тяжелая невыносимая внутренняя боль отвергнутости и одиночества.

Как пишет Н. Мак-Вильямс («Психоаналитическая диагностика»): «интеллектуальное понимание этого обстоятельства и прохождение через него эмоционально - две разные вещи… Я со смущением должна признать, что в потоке фантазий о спасении одного из моих первых глубоко нарушенных пациентов, параноидно-мазохистического молодого человека, я так сильно хотела доказать, что я хороший объект. И, слушая его печальную историю о том, что у него нет никакого шанса когда-либо получить работу, я одолжила ему свой автомобиль. Ничего удивительного, что он врезался на нем в дерево».

В работе с сиротами – мазохистами важно не только всячески подчеркивать свое благополучие, но и действительно быть благополучным, являя собой образец здорового самоутверждения, а не самопожертвования. Внимательно отслеживать контрпереносные чувства в виде желания спасти или наказать клиента и ситуации, в которых проявляются тенденции к доминированию и покорности. Чтобы не моделировать в терапии мазохистическое самоотречение оплату за свою работу принимать от клиента по возможности радостно и с большим удовлетворением как нечто вполне заслуженное. Особенно если клиент всячески подчеркивает, что вы не способны ему помочь, а ваша терапия для него это бессмысленная трата времени и денег.

Чувство вины, которое цементирует комплекс сиротства, в условиях терапии очень часто становится виной терапевта. Сирота переселяется сначала в пространство терапии между клиентом и терапевтом, а потом ищет, как пробраться в душу к терапевту. Подобно шаману терапевт берет на себя дух болезни, но если он начинает резонировать с собственным комплексом сироты и с собственной виной, то дело заканчивается провалом терапии. Клиент, одержимый комплексом сироты ощущает моральную победу, а терапевт расписывается в неудаче, чувствует себя виноватым за неоправданные ожидания клиента и идет лечиться к своему терапевту. Единственное, что может защитить от этого и действительно быть полезным клиенту это проживание, осознавание и обсуждение всех возникающих проявлений сиротства – глубинного чувства вины, разочарований, обид, гнева, чувства оставленности и ненужности, самообвинительных тенденций и потребности в теплых отношениях между клиентом и терапевтом.

Чем помогает терапия?

«В анализе устанавливается картина страданий от рук объекта любви. Пациент начинает осознавать свою пассивность и зависимость и то, как он отыгрывает несчастные переживания детства, побуждая других также отвергать его, как отвергали его самые первые объекты любви… Пациенту помогают сделать более зрелую оценку этих любимых, но нелюбящих лиц, от которых и пошло его невротическое страдание. Он обнаружит, что он не виноват и не нуждается в наказании, а был воспринимающей стороной родительского влечения наказывать… Пациент научается различать любовь и ненависть и соответственным образом строить жизнь» (Л. Хегай «Мазохизм, психические страдания и психология жертвы»).

Карл Эдвард Брюэр. Фото: личная страничка героя новостей в соцсети

«Сироты – не голодранцы, которые бегают по улицам»

– К сожалению, реакция на случай в Техасе – статьи с некомпетентными суждениями о сиротах – это показатель того, что некоторые люди не хотят глубоко погружаться в тему, им интересна только клюква. Это попытки получить рейтинги и мощное обсуждение на фоне трагедии. Я считаю это безнравственным.

Заявления относительно жизнестойкости сирот и их адаптации нельзя делать поверхностно. Нельзя навешивать ярлыки – ведь и сами воспитанники детских домов их слышат. Многие люди начинают думать, что современные сироты с 1920-х годов не изменились, что это голодранцы, бегающие по улицам. Но ситуация сегодня другая!

На ее изменение повлияла огромная работа общественных объединений, экспертов в теме сиротства, которые смогли донести свое мнение до чиновников. Государство начало понимать, что мало просто вырастить и обеспечить ребенка, нужно еще и воспитывать его правильно, готовить к самостоятельной жизни.

И любому журналисту достаточно спросить об этом у любого специалиста, работающего в теме сиротства, – он тут же получит полную информацию о том, как изменилась реальность хотя бы даже за последние 10 лет.

Правильное сопровождение – залог успеха выпускника детдома

У выпускников детдомов действительно есть трудности с социализацией. Но это во многом зависит не от характера детей и их наследственности, а от подготовки их к жизни системой, в которой они растут.

В Вологодской области, например, есть детский дом, 90 процентов выпускников которого поступают в вузы. Это говорит о том, что в воспитании важен человеческий фактор, кто работает с детьми: какие в детском доме сотрудники, директор, помогающие организации.

Да, действительно долгое время дети из сиротских учреждений выходили в чистое поле. Но сейчас появились программы наставничества и сопровождения. Государство стало платить наставникам определенную зарплату. Система поддержки постепенно выстраивается уже последние 5-7 лет.

Детский дом за «качество» выпускника по уставу не отвечает. В некоторых регионах, где детские дома заинтересованы в том, чтобы дети были приспособлены к жизни, мы запустили программу «Социальное ЕГЭ». Она помогает трезво посмотреть на то, к чему готов и к чему способен ребенок после выхода из детдома. Мы выясняем, есть ли у него страхи перед самостоятельной жизнью, вопросы с жильем, образованием, профессиональной траекторией. И корректируем все, что нуждается в корректировке.

Нужно работать с самой системой, объяснять сотрудникам детских домов, что приводит выпускника детдома к успешности или неуспешности. Нужна качественная система сопровождения и поддержки детей – не только материально поддерживать до определенного возраста на госуровне, давать квартиру, учить бесплатно. Вопрос в другом – в духовном состоянии выпускника, его физическом состоянии.

Чаще всего сложности у людей, выросших в детских домах, возникают после 25-27 лет, когда они отрываются от государственной кормушки и вынуждены делать самостоятельные шаги. Но к этому редко кто готов. На скаку человека не социализируешь – его нужно индивидуально поддерживать во время пребывания в системе или в приемной семье.

Главное для приемных родителей – правильно выбрать ребенка?

Знаете, почему у нас 7000 возвратов детей в детские дома в год? Не потому, что дети – плохие. Из-за того, что многие семьи ни морально, ни материально, ни духовно, ни эстетически не готовы принять ребенка из детского дома.

Я считаю, что приемные родители не должны выбирать себе детей. Ресурсы семьи, которая решается на опеку или усыновление, должен определять специалист на супервизии. И делать, например, такой вывод: «Вашей семье нужна девочка трех лет, а вашей – мальчик 15 лет. И у нас, и у вас для этого есть ресурсы, и мы готовы вас и ребенка сопровождать».

Сегодня берут детей из детских домов, посмотрев фотографии, видеоанкеты. Вот ребенок посмотрел, улыбнулся – взрослые умилились и взяли. Но при этом ресурсно семья не готова дать ребенку образование, не готова к тем испытаниям, которые начнутся. Даже не готова любить – как говорят.

Дело ведь не в любви, а в сопровождении данной семьи, в ее подготовке. Если семья не готова, ребенок начнет ее ломать под себя – это стандартная ситуация для того, кто находился в трудной жизненной ситуации.

Семья должна понимать, что, принимая ребенка из детского дома, у нее начнутся непростые времена. Но ее главная цель – встроить ребенка в общество, дать ему возможность пользоваться теми ресурсами, что есть у приемных родителей.

Семье необходимо сотрудничать с ресурсными центрами и организациями, с психологами, расти профессионально. Надо, чтобы подростки в приемной семье не чувствовали себя так же, как в детском доме, кода все делалось за них, когда можно было бездельничать, жить на халяву.

Приемного ребенка нужно обязательно любить, иначе ничего не получится?

Любовь возникает только тогда, когда есть взаимное проникновение.

И полюбить приемного ребенка можно только тогда, когда приемные родители чувствуют: он начал не только брать, но и отдавать. Как только родители почувствуют, что ребенок живет не только для себя, но и для семьи, для новых родителей, вот здесь и возникнут чувства.

До тех пор, пока ребенок – только благополучатель, о какой любви может идти речь? Приемная семья на первых порах – как в огне, в пожаре, все мечутся и спасают друг друга. Любить в горящем доме тяжело. Нужно, чтобы домашнее хозяйство выстроилось так, чтобы ребенок был адекватен тому, что происходит вокруг. А родители чтобы не оглядывались постоянно на приемного ребенка – посмотреть, что он делает и не загорится ли все снова.

Сегодня не вызывает сомнения взаимосвязь между психической и телесной сторонами жизни человека. Изучение психического развития детей, оставшихся без заботы родителей, выделилось в отдельную область, получившую название «психологии сиротства». Однако, часто исследователи сосредотачивают внимание на психических особенностях становления ребенка-сироты, на его поведенческих особенностях, не выделяя ощущение собственной телесности в качестве отдельного предмета изучения. А ведь с этим, зачастую, связана масса проблем как у ребенка, так и у школы, где он учится.

Ребенок, потерявший родителей, в большинстве случаев имеет проблемы не только в психическом, но и в физическом развитии, которые связаны с отсутствием полноценной заботы о его здоровье, недостаточном внимании
к его телесным нуждам. Депривация базовых потребностей ребенка зачастую ведет к снижению сопротивляемости организма, ослаблению защитных механизмов, дисфункциональной работе систем органов.

В науке закрепился физиологический (или медицинский) подход к пониманию особенностей развития ребенка, оставшегося без родительской заботы. Сегодня психология сиротства нуждается в понимании и расширении представлений о телесных переживаниях детей-сирот хотя бы потому, что телесный опыт является самым естественным, доступным и наглядным средством понимания своей психики травмированным ребенком.

Проблемы здоровья, телесного бытия и психического развития детей-сирот тесно связаны между собой. Опираясь на опыт работы с данной категорией детей, можно составить список трудностей, типичных для приемных детей:

1. Хронические заболевания, сниженная сопротивляемость организма, частые простудные заболевания.

2. Несформированность навыков личной гигиены из-за длительного отсутствия ухода и заботы со стороны родителей.

3. Задержки психического (социального, интеллектуального, эмоционального, волевого и т.д.) и физического (роста, веса, сроков формирования ВПФ (высших психических функций) и т.д.) развития вследствие депривации базовых потребностей ребенка.

4. Недостаточно разнообразный и здоровый опыт переживания телесного бытия (сенсорный голод, примитивные сенсорные эталоны восприятия, отсутствие понимания и заботы о телесных потребностях, упрощенное восприятие частей своего тела, неприятие своего тела, низкая оценка своих физических способностей, телесные «блоки и зажимы» (хроническая напряженность отдельных групп мышц), затрудненность половой самоидентификации или гипертрофированный интерес к сексуальной стороне жизни и т.д.).

5. Заболевания невротического происхождения (энурез, энкопрез, нейродермиты, гастриты и прочие соматические заболевания), нередко возникающие как реакция на общую неустроенность жизни неблагополучной семьи, эмоциональную нестабильность окружения, пребывание в состоянии стресса и т.п.

6. Пережитое эмоциональное, физическое или сексуальное насилие, которое негативно влияет на эмоциональное, интеллектуальное, волевое развитие ребенка.

7. Примитивные вкусовые привычки, тревожность в отношении еды, опыт голода.

К сожалению, детские дома, интернаты и социальные приюты не могут в полной мере удовлетворить потребности ребенка в заботе и защите. Преодолеть вышеперечисленные трудности, компенсировать негативный опыт проживания в учреждениях социальной защиты позволяют семейные формы устройства детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей.

Однако процесс адаптации ребенка в новой семье влечет за собой новые риски, связанные с:

Длительным периодом привыкания и выстраивания новых отношений в семье;

Переживанием детской травмы, страхами и тревожностью ребенка;

Длительным поиском своего уникального места в принимающей семье;

Адаптацией к новой школе, в классном коллективе, учебной нагрузкой.

Новая социальная ситуация приемной семьи и начало процесса адаптации в ней требуют специального внимания к укреплению здоровья и физическому развитию ребенка. В процессе воспитания приемных детей было отмечено, что преодоление психологических трудностей, прорабатывание травматических переживаний ведет к улучшению состояния здоровья и улучшению динамики физического развития.

Телесное и психическое неразделимы в человеческой жизни, часто телесное состояние служит индикатором или метафорой внутренних переживаний ребенка. Оценить успехи адаптации детей в приемных семьях можно по улучшению состояния здоровья, иммунитета, сокращению частоты заболеваний, увеличению веса и интенсивному росту ребенка, приятию своего тела, свободе движения и разнообразию двигательной активности, готовности к новым сенсорным переживаниям (например, пробовать незнакомую еду).

Вопросы адаптации, реабилитации и воспитания детей-сирот в приемных семьях должны решаться комплексно и целостно. Развивающая среда, в которой находится ребенок-сирота, должна содержать следующие компоненты:

1. Семейная терапия (восстановление привязанности, образование новых детско-родительских отношений, поиск своего места и роли в семье, формирование перспектив семейных отношений и готовность в будущем создать семью и др.).

2. Социальная терапия (восстановление социальных контактов, получение опыта успешности в социально-значимых видах деятельности, вхождение в социальные группы и получение статусов и т.д.).

3. Целенаправленные мероприятия с детьми, развивающие физические возможности ребенка, укрепляющие здоровье, развивающие опыт переживания собственной телесности.

Телесно-ориентированные направления воспитания и терапии в сообществе приемных семей предполагают:

Развитие навыков личной гигиены, которая бы поддерживалась приемными родителями;

Организация правильного и сбалансированного питания, расширение границ вкусовых привычек, овладение контролем процесса питания (доступность еды, количество употребляемой еды, приготовление еды, вопросы переедания); включение в рацион питания разнообразных блюд: салаты, растительная пища, мясные блюда и т.д.;

Спортивные занятия, направленные на получение опыта физических нагрузок, достижения цели, развитие опыта успешности, становления самооценки и самоуважения. Круглогодичное закаливание организма;

Витаминизация и лечебные чаи, использование в питании продуктов собственного производства (свежие овощи, зелень, молоко и яйца);

Массаж, тактильный контакт с родителями, направленный на успокоение, расслабление тела, устранение мышечных напряжений, «зажимов»;

Сенсорное развитие, опыт нахождения в различных природных и социальных условиях (сенсорная комната, плавание, сухой бассейн, походы, путешествия и т.д.);

Изучение реакций своего тела: мимики, движений, поз, а также формирование здорового образа жизни;

Половое воспитание в семье (формирование половой самоидентификации, позитивное отношение к своему полу, половая гигиена, формирование стереотипов адекватного мужского и женского поведения);

Татьяна Ткачук: Общество устроено так, что к любому, имеющему за плечами отличный от традиционного жизненный опыт, относятся с некоторым подозрением. Кто его знает, что на уме у того, кто провел детство в интернате из-за болезни, посидел за решеткой или воспитывался в детдоме?.. В лучшем случае их жалеют, в худшем – сторонятся и стараются не иметь с ними дела. У тех же ребят и девчонок, кто рос без папы и мамы, и для кого единственным родным домом был детский дом, во взрослой жизни полно своих комплексов: они тоже не очень знают, как общаться с другими людьми, к кому идти, если возникла проблема, и как адаптироваться в этом сложном мире.

Обо всем этом мы и поговорим сегодня с лидером движения «Мурзики», хирургом Германом Пятовым и директором Рыбинского детдома (в Ярославской области) Ниной Корнюшкиной.

Я хочу начать с озвучивания тезиса, который приводится чаще всего, стоит только заговорить о бывших детдомовцах. Дескать, ребята эти привыкают за много лет, что за них все решается и делается, и потому крайне не приспособлены к реальной жизни. Конечно, этот тезис может насторожить любого – и того, кто думает, взять ли на работу бывшего детдомовца, и того, кто думает, связать ли с ним свою личную судьбу. Я бы хотела, чтобы вы сейчас или подтвердили или оспорили эту мысль. Потому что опыт, который есть у вас, общения с детдомовцами «действующими» и детдомовцами бывшими, наверное, несравним с опытом других людей. Нина Михайловна, прошу, вам слово.

Нина Корнюшкина

Нина Корнюшкина: Да, я согласна, что мы могли бы сейчас что-то подсказать по этой теме. Я хотела сказать, что поколение ребят – воспитанников детских домов - в последние годы меняется. И ребята выходят уже не такие беспомощные, как это было, может быть, лет 10-15 назад, сейчас они уже как-то более подкованы к этой жизни. Коллективы педагогов детских домов очень много усилий прикладывают для того, чтобы ребята многому научились, выходя из детского дома. Раньше мы в передаче как-то рассказывали, что ребят учат буквально всему, у нас замечательно шьют ребята, вяжут, делают прекрасные вещи из древесины, столы и кровати. Многие взрослые не умеют этого делать, а воспитанник детского дома это умеет. Прекрасно могут устроить свое жилье, в каком плане: каждый день ребятам приходится заниматься и уборкой, они знают, что такое на кухне почистить картошку, как убрать, какие-то такие бытовые вопросы. Сейчас этому очень много уделяется внимания. Поэтому говорить, что они такие уже беспомощные сейчас выходят, я бы не стала. Наоборот, с такими ребятами можно работать, и нужно работать, но им нужна помощь.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Нина Михайловна. Вот я сейчас приведу слова, произнесенные публично известным чебоксарским бизнесменом Владимиром Осановым. Он сказал: «С психологией бывшего детдомовца в бизнесе делать нечего!» Предприниматель имел в виду все ту же иждивенческую психологию выросших под опекой взрослых ребят, которые привыкли ожидать, что кто-то придет и решит все их проблемы. Герман, я знаю, что двое бывших детдомовцев работают в фирмах у ваших друзей. Как они там работают, и согласны ли вы с тем, что бизнес в некотором смысле «заказан» для ребят, которые росли в детдоме?

Герман Пятов

Герман Пятов: Во-первых, не двое, а гораздо больше. Больше 20 человек уже работают, просто у нас несколько человек, где-то четверо человек, которые имеют четырехлетний опыт, то есть не вчера они пришли, а можно уже какие-то выводы делать, потому что четыре года – это какой-то срок. И я бы, во-первых, не согласился с этим, это очень крайнее заявление, что нечего делать вообще с психологией детдомовца. Детдомовцы, так же как и обычные дети из семей, бывают разные. И я могу сказать, что если бизнесом заниматься, именно быть самому предпринимателем, не работать в бизнесе, а именно быть самому бизнесменом, так это и из семьи ребенок далеко не каждый может, потому что к бизнесу способен далеко не каждый, один из ста или один из тысячи человек может заниматься бизнесом успешно. А многие просто, скажем, гораздо лучше приспособлены выполнять работу, быть наемным работником. И то же самое с детдомовскими детьми: есть дети очень самостоятельные, и им очень хорошо двигаться и строить свою карьеру.

У нас есть Лена Фомина, которая приехала из Рыбинска (она воспитывалась в детском доме у Нины Михайловны), и через неделю ее хотели уволить. Я сам пошел к начальнику и сказал: «Давай мы ее вернем, откуда взяли, и на ее место другого возьмем, потому что детей много, а она не годится». И он сказал: «Нет, ну, ты что, жалко…» Николай Собинин – ее начальник, владелец этой компании, в которой она работала и работает до сих пор. Через неделю он сам уже сказал: «Да, она не годится». Она была на должности секретаря, и она не могла общаться с людьми. Но потом так сложилось, что не могли эту вакансию заполнить, она какое-то время там пробыла, и она поняла, что никто не будет держаться за нее. То есть, сработал уже механизм, когда она поняла, что или она пытается как-то изменить ситуацию, над собой поработать – или она уходит. И человек остался. И сейчас она уже перешла, она выросла, она получает очень хорошую зарплату для своего возраста, ей 22 года.

У меня есть и еще примеры. Вот Наташа Пегасова работает в компании «Теплосети», это «дочка» «Мосэнерго», тоже под руководством человека из нашей компании.

Татьяна Ткачук: Компания – «дочка» «Мосэнерго», давайте поправимся. Не Наташа Пегасова, а компания.

Герман Пятов: Нет, ну, фактически считайте, что компания тоже в какой-то степени ее опекает, потому что она получила и социальный пакет, идет воспитание в этой социальный группе, в трудовом коллективе. И есть такие разные примеры ребят, которые успешно двигаются по жизни. Я думаю, что если общество не будет относиться к этим детям как к изгоям, то у них будет процент успеха, может быть, даже выше, чем у домашних детей. Почему? Потому что сейчас домашние дети зачастую также очень не приспособленны к самостоятельной взрослой жизни. Поэтому я думаю, что все-таки не надо такую «метку» ставить на детдомовцах. Я лично за них буду биться.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Герман. Когда на одной из программ у меня здесь, в студии, в гостях был Юра Макаров, выпускник Шуйского детского дома-школы, Ивановская область. Выпустился он в 2004 году. Юра, к сожалению, не смог приехать к нам на сегодняшний эфир, но мне удалось с ним поговорить по телефону незадолго до начала нашей программы. И вот что он рассказал о том, как сложилась его жизнь после детского дома.

Юрий Макаров : Я закончил детский дом-школу, поступил в профессионально-техническое училище, ПТУ номер 8 города Иваново. Закончил с красным дипломом и решил продолжить квалификацию, и поступил в Костромской технологический университет по профессии «технология деревообработки». Я учусь на заочном факультете, так как нужно ездить туда, в Кострому, все-таки и нужно на что-то жить, и я работаю. При поступлении возникали такие проблемы, как, например, собрать все документы и справки. Так как я обучался и в Шуе, и в Иванове. Возник еще такой вопрос: поселить меня в общежитии на несколько дней для сдачи экзаменов. Они сначала не хотели, так как у меня не записаны были прививки, которые мне делали в течение этих всех лет. А не записаны они по той причине, что карту мою не нашли, амбулаторную, она неизвестно где находится. Лечащая медсестра ушла в отпуск. То есть, я не нашел эти прививки, они не записаны были. А еще, например, для этой же справки № 86 для поступления в вуз нужно пройти врачей. Прописан я в Кохне, там в это время, летом, врачи большинство в отпусках. Я купил эту справку. Потом я начинаю проходить врачей, а половины из них нет, и меня направляют уже в другие больницы по городу Иваново, платно. То есть приходишь в областную, там платишь 150 рублей – и только тогда тебя проверит ЛОР.

Татьяна Ткачук: А что это за место, в котором ты прописан? И где ты сейчас реально живешь?

Юрий Макаров: Прописан я в кохневском молодежном общежитии, там мне выделена комната, ну, мне, сестре, брату, то есть одна комната на троих. Но там я не живу, неудобно. Живу у старшего брата, он снимает частный дом.

В данный момент я работаю в фирме «Мебель-Оптима» на частного предпринимателя. Но поступают предложения более высокого положения. Люди относятся ко мне с пониманием, так как я из детского дома, но все равно условий, каких-то благ там не создают. Все равны. Ты вырос – и уже все. Если раньше ты, может, был в детском доме, и там какие-то поблажки были, то сейчас ты живешь взрослой жизнью, сам за себя.

Татьяна Ткачук: Юра Макаров, выпускник Шуйского детского дома-школы рассказывал о том, как сложилась его жизнь после выпуска из детского дома. И у меня несколько мыслей по этому поводу возникло. Не каждому домашнему ребенку, за плечами которого стоят мама, папа, бабушка, дедушка, удается быстро и легко собрать весь пакет документов, который необходим для того, чтобы куда-то поступать. Я представила себе, как метался между несколькими населенными пунктами Юра в поисках своей амбулаторной карты, которая была то ли в училище, то ли в детском доме, то ли непонятно, где; как он наталкивался на закрытые медицинские кабинеты, и представляю, что для детдомовца означают эти 150 рублей, которые нужно заплатить в каждом кабинете при прохождении врачей. И мне было его безумно жалко. Вот это, наверное, тот самый случай, когда есть реальный повод жалеть по делу, что называется. Мне очень обидно, что он столкнулся с такими сложностями, однако, смотрите: жалко, что нас не слышит сейчас, а может быть, и слышит чебоксарский бизнесмен Владимир Осанов, вот вам еще один пример просто из жизни: человек работает в бизнесе и даже получает предложения о какой-то более престижной и, видимо, хорошо оплачиваемой работе.

Герман, насколько пример с Юрой характерен? Или это такое счастливое исключение: вот есть такой мальчик, которого можно приводить в пример? Вот ПТУ, институт по специальности, рост, красный диплом – все «как на подбор»...

Герман Пятов: Нет, ну, Юру Макарова я знаю не первый год уже. Мы в Шуйский детский дом, в котором он воспитывался, ездили, уже начиная с 2001 года. Соответственно, это где-то, считайте, 6 лет. И парень еще в стенах детского дома, конечно, выделялся достаточно выраженной целеустремленностью, он работал по программам, которые мы проводим во многих детских домах, где администрация с нами сотрудничает. Там тоже делали мебель, и вот он, собственно, и пошел по деревообработке, потому что он своими руками сделал много стеллажей. И работали так: вот мы привозим стеллажи, инструменты, и дети для себя делают стеллажи. Потому что у них очень не хватает мест для хранения, очень плохо с кроватями и так далее, во многих местах, и мы стараемся, чтобы дети сами решали свои проблемы. Вот, пожалуйста, эта система работает. Ну, не все дети, а те, которые способны руками работать, они способны двигаться дальше. И он даже вязал, например. Вязанием у нас в основном девочки занимаются, а парень вязал, чтобы заработать денег.

Вот вы говорите, что жалко парня, но на самом деле он прекрасно справился с какими-то возникшими трудностями. Естественно, человек закончил ПТУ, и он уже должен сам, его никто за руку не будет водить. Насчет денег, он денег зарабатывает нормально, ему хватает. Потому что мы, когда его привозили год назад сюда, на передачу, мы не ради передачи привозили, а у него были собеседования с работодателями здесь. И ему предлагали 300 тысяч в год заработок, и он от этого отказался, потому что он в Иваново зарабатывает больше. Поэтому для него 150 рублей – это не проблема. Просто, естественно, человек рассчитывал на то, что ему положено бесплатно все это, бесплатная медицинская помощь, даже здесь не медицинская помощь, а просто медосмотр пройти. Тем более, он выпускник ПТУ, и это должно быть ему обеспечено государством. Вот в этом, конечно, есть проблема. И, конечно, не все дети и домашние, и детдомовские, справятся с такой задачей. Но я думаю, что касается Юры Макарова, у него все будет нормально, и дай ему бог.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Герман. Видите, вы сейчас развенчали еще один миф. В моем представлении изначально платный врач для ребенка из детдома – это неправильно, плохо, и жалко мне его было по этому поводу. А, оказывается, жалеть в этом конкретном случае именно по этому поводу не стоит. Нина Михайловна, прошу, ваши мысли?

Нина Корнюшкина: Я хочу дополнить слова Германа. Чем интересно работать с фондом, что ребята, «Мурзики», думают, не только как помочь ребятам материально, а они предлагают им много всяких вариантов попробовать себя в детском доме. Например, у меня целый ряд мальчишек, который очень много занимались изготовлением всяких деревянных предметов, вещей, и сейчас они ушли в ГПТУ, там они там настоящие ремонтники. Они ремонтируют двери, они ремонтируют мебель. Если они не пошли по деревообработке, тем не менее, все эти навыки им очень пригодились в жизни. И сейчас первый раз за много лет мы получали огромное благодарственное письмо из ГПТУ, в котором благодарят нас за воспитание вот таких ребят, которые пришли, «с руками», умеющие много чего делать. И мы прямо были очень счастливы, что труд не пропал даром.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Нина Михайловна. Ну, вот когда мы говорили с Юрой по телефону, я спросила его в конце разговора еще о том, как у него личная жизнь складывается. И он мне рассказал историю, которая мне показалась очень любопытной. На последнем курсе своего училища он познакомился с девушкой по имени Лена. У них сложились очень хорошие отношения, и они даже жили вместе 9 месяцев, у нее жили. Девочка не детдомовская, она совершенно спокойно относилась к тому, что Юра из детдома, и все вроде бы у них было хорошо. Но Юра в какой-то момент понял, что она его начинает тормозить в развитии, в каком-то его таком стремлении вперед. Он стал опаздывать на работу, стал опаздывать на занятия в училище. Почему это происходило? Лена жить не торопилась, Лена хотела развлекаться, и вечерами она хотела ходить в какие-то клубы и на дискотеки, днем она его иногда готова была сорвать с работы, чтобы он приехал какую-то ее проблему решал, он приезжал, а выяснялось, что проблемы-то никакой нет, ей просто внимания не хватает. И друзья начали наблюдать за тем, что происходит, и говорить Юре: «Ты поменяй Ленку». Ну, не знаю, насколько он ее «поменял», но, в общем, расстались ребята. И немножко с горечью Юра об этом говорил, но в то же время он сказал: «Я сейчас поступил в институт, а с ней не поступил бы, точно знаю. И на работе у меня наладились отношения».

Вот, Нина Михайловна, я слушала его и думала: как интересно, домашняя девочка из обычно семьи явилась в данном случае тормозом на пути вот этого локомотива разгоняющегося по имени Юра Макаров, который совершенно четко устремлен на успех и на достижение каких-то целей. Это распространенная ситуация?

Нина Корнюшкина: Я не хочу сказать, что это уж очень распространенная ситуация, но это просто очень хорошо, что у нас уже появляются такие ребята. В наших детских домах тоже есть такие ребята, может быть, немножко иные ситуации. Но если девочка чувствует за спиной, может быть, какую-то родственную поддержку, папу, маму, то этот молодой человек надеется только на себя, ему не на кого надеяться, поэтому он четко и определенно выбрал себе линию жизни. Я могу привести примеры и с моими ребятами. У меня каждый год поступают ребята в военные училища, высшие, они избрали для себя профессию военного, очень хорошо, один у другого берет пример. И в этом году у меня опять поступил один в Ярославское зенитное военное высшее училище. И мы очень рады, что ребята таким образом себя сами воспитывают, продолжают воспитывать.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Нина Михайловна. Ну, вот мне не хочется в нашей программе перекоса в другую сторону. У нас пока все получается в розовых тонах, такое все розовое у нас, с оборочками и с бантиками. Мне хочется, чтобы люди, которые нас сегодня слушают, поняли, что детдомовец – это не абстрактный такой страдающий ангел или идеальный ангел с крылышками. Это реальный человек абсолютно, с реальными особенностями и реальными проблемами. Герман, что это за психологические особенности, о которых нужно обязательно знать и нужно их непременно учитывать, когда мы общаемся – в любой степени близости – с теми, кто вырос в детдоме?

Герман Пятов: Нужно равновесное отношение к таким детям, без каких-то розовых слюней, чтобы относились как к нормальному взрослому человеку, то есть требовательно, но без лишней жесткости. Эти дети достаточно ранимые, и конечно, среди них есть дети избалованные, и если им давать бесконтрольно, без ограничений, то они будут готовы брать, брать и брать. И в этом проблема сейчас в программах, которые двигает государство, что оно говорит: «Да, мы будем заботиться». Но вся забота выражается именно в таком бесконтрольном спонсировании, но без этих программ, которые дают им удочку, но не рыбу. И главное, я считаю, многолетний опыт общения и трудоустройства этих людей подсказывает, у меня есть такое выражение, принцип: поставить на крыло. Начинать, наверное, это надо не тогда, когда он вышел из детского дома, потому что немножко поздновато. Когда он вышел из детского дома, мы видим уже эти проблемы, которые очень трудно корректировать постфактум. И мы на примере Лены Фоминой и других детей, которых мы пристраивали, с этим сталкивались.

Нужно в детском доме давать им вот эти полезные навыки, работать с их психологией, чтобы они не были чистыми, голыми потребителями. И нужно, конечно, опекать, нужна персональная опека. То есть, он приходит в трудовой коллектив – он не должен быть просто, что вот бросили в воду и бултыхайся, а должен быть конкретно один или несколько человек, которые будут конкретно заниматься какими-то проблемами. Это не надо постоянно делать. То есть, один раз посмотри, как делает кто-то, второй раз сделай под присмотром чьим-то, третий раз делаешь самостоятельно. Вот человек должен идти в самостоятельный полет, и тогда он будет нормально развиваться. То есть, кому-то нужно просто подсказать, кого-то нужно за руки подвести, третьего нужно, может быть, более плотно опекать, четвертого – бесполезно…

Татьяна Ткачук: Герман, а кто все это должен делать – за руку, подсказать?.. «Два-три человека, которые прицельно…» - это кто должен быть?

Герман Пятов: Начнем с того, что, конечно, это должно делать отчасти и государство, должно предусматривать. Потому что оно сейчас очень формально к этому относится. Государство говорит: «Ну, как же, мы о сиротах беспокоимся, мы заботимся о них до 23 лет». Это ложь, профанация, потому что они формально это делают. Вышел из детского дома – в ПТУ, в ПТУ формально закрепляется за воспитателем. В ПТУ есть такой воспитатель в общежитии, который якобы опекает. Это два-три человека на 80 пацанов в этом общежитии, и из них, может быть, 20 человек будет из детского дома, и, естественно, что они там могут опекать? Естественно, это должно вестись в трудовом коллективе, как раньше это все у нас было – воспитание в трудовом коллективе. То есть, трудовой коллектив должен понимать, что к нему пришел человек не просто… И даже если он и домашний человек, если это молодой человек, взрослые, старшие товарищи должны как-то опекать. И опекать не в том плане, что «проставься с первой зарплаты», а опекать – какие-то трудности в работе, какие-то трудности в быту, смотреть, как он живет после работы, чтобы он не пошел по кривой дорожке. Вот когда мы ребенка сюда привозим, мы организуем силами наших добровольцев постоянный мониторинг, постоянный контроль, взаимодействие с этим ребенком.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Герман.

У тех, кто выходит из стен детдома во взрослую жизнь, есть две главные заботы – жилье и работа. Но ребят и девчонок, выросших в большом коллективе, подстерегают и другие проблемы. Во-первых, страшно вдруг остаться одному. Во-вторых, общество не спешит принимать их в свои ряды «на равных», к ним присматриваются, не всегда знают, как себя правильно вести, чтобы, не приведи господь, не обидеть. И не понимают, что не нужно жалеть просто потому, что детдомовец, – нужно жалеть, когда есть реальный повод для жалости.

И пришло время о негативе поговорить. Вот почему многие мамы возражают против того, чтобы дети дружили с детдомовцами? Потому что те могут взять чужие вещи, потому что ругаются матом, потому что совершенно не умеют соблюдать тишину, ну, и еще много причин, среди которых большая часть – это, конечно, сугубо индивидуальные черты, а не свойства всех воспитанников детских домов. Я не знаю, в какой степени это миф или действительно эти черты присущи больше тем ребятам, которые воспитывались в детских домах.

Хотела бы задать такой вопрос, Нина Михайловна, может быть, вам. Что говорит ваш опыт, как работодатели относятся к возможности увидеть в своем коллективе детдомовца? У работодателя есть совершенно равноправный выбор: взять на эту должность обычного, скажем так, человека и пришедшего из детского дома. И он понимает, что и детского дома ребенок придет проблемный в любом случае, то есть, если он ничего не украдет и не будет ругаться матом (как из моего примера это следовало), то, по крайней мере, им надо будет заниматься, его надо будет как-то опекать, как-то обучать особо. Были ли случаи, когда отказывались от детдомовцев, не хотели брать на работу их? Как вы выходите из них, что вы детям советуете в этой связи?

Нина Корнюшкина: Я хочу вам привести пример, что ребятам нашим чаще всего приходится получать вторую профессию. То есть, после окончания какого-то ГПТУ они уходят и получают вторую профессию, потому что большая часть ребята после выпуска из профтехучилища, из лицеев из колледжей, они, в принципе, не находят себе работу. И многим из них приходится… Здесь можно со всех сторон смотреть. С одной стороны, дети привыкли, так сказать, сидеть на шее государства и продолжают это делать, раз есть такая возможность, то есть получить второе образование и продолжать еще три года жить за счет государства. С другой стороны, не очень охотно наших ребят берут на работу, потому что работодатели… Ну, честь и хвала тем, кто рискует и берет, и эту головную боль несет с собой. А большая часть, конечно, старается каким-то образом…

Татьяна Ткачук: … избежать этого.

Нина Корнюшкина: Избежать этого, да, это очень часто бывает.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Нина Михайловна. Психологи, которые работают в детских домах, свидетельствуют, что у многих ребят наблюдается задержка в психическом развитии и эмоциональные расстройства. Какие это расстройства? Это нарушение сна, страхи, замкнутость, агрессивность. Понятно, что эти проблемы могут быть и у выросших в совершенно полнокровных семьях, и все же. Если нарушение сна и страхи – то, от чего будет страдать сам человек, сам парень или девчонка, то замкнутость и агрессивность – это черты, от которых обязательно будут страдать каким-то образом окружающие. Герман, вы уже ведь около 10 лет занимаетесь ребятами из детских домов.

Герман Пятов: 9 лет.

Татьяна Ткачук: Вот скажите, пожалуйста, на ваш взгляд, есть ли у них шанс полностью преодолеть это наследие детского дома? Или это, в общем, крест, который им предстоит нести всегда?

Герман Пятов: Знаете, наверное, полностью преодолеть – это, наверное, только богу известно, можно или нет. Думаю, что трудно, конечно. Но я думаю, что компенсировать все это можно, компенсировать до уровня социальной адаптации, чтобы этот ребенок был социально адаптирован и чувствовал себя нормально, равновесно, спокойно и так далее. Но для этого, конечно, нужно время и нужна работа психологов, социальных педагогов, то есть людей, которые помогут, и надо это начинать еще в детском доме, и чем раньше, тем лучше. И мы над этим работаем, у нас есть программа соответствующая. Но другое дело, что его надо поддерживать и после выхода, потому что для него создается стрессовая ситуация. И вот я говорил, что его нужно опекать персонально, нужно, чтобы и в этот период был психолог рядом.

Конечно же, то, что вы перечислили, - это такой перечень гораздо более широкий и более длинный всех их проблем. У них есть проблемы с коммуникативными навыками, они плохо умеют общаться, у них, действительно, повышенная тревожность, агрессивность. У них отсутствуют навыки формирования позитивного образа цели, и это очень серьезная, это главная проблема. Но в социальной среде, когда они в коллектив попадают, когда нормальный коллектив, а мы их стараемся пристраивать в те коллективы, где нормальные люди, с хорошим образованием, с какими-то позитивными целями и так далее, где нормальная атмосфера в коллективе. И, видя вокруг себя таких людей, они начинают подражать именно этому позитиву и стремятся. Вот у нас, например, Лена Фомина была секретарем, потом стала офис-менеджером, администратором офиса. И сейчас пошла уже на менеджера по логистике, учится в хорошем, престижном вузе, то есть все очень успешно у нее. Хотя изначально были проблемы, о которых вы здесь говорите, что работодатель должен был отказаться, даже позитивно настроенный. Даже я приходил и говорил: «Не надо, давай кого-нибудь другого возьмем».

Но это ведь может быть с любым. У меня девочка работает, студентка, из нормальной семьи, и у нее тоже есть проблемы. Потому что молодой возраст, любовь-морковь и так далее, легкомыслие некоторое (18 лет человеку, от него сильно много ждать не всегда возможно). Не все же такие сознательные, дисциплинированные, правильные. Потому что если бы все были правильные, у нас была бы страна просто сплошных гениев. Наверное, люди разные.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Герман. Вот есть еще такая теория, согласно которой коллектив самих детдомовцев, пока они еще в стенах детского дома находятся, это очень жизнеспособная организация. Подчас даже педагогический коллектив может страдать большими болезнями, чем сам коллектив детдомовцев, сами ребята между собой. Что я имею в виду? В детдоме всегда есть какая-то своя иерархия, есть свой свод неписаных правил и законов, и ребята привыкают к этому годами и впитывают это в себя. Нина Михайловна, какие сложности начинаются, когда детдомовцев с такой сложившейся иерархией в голове, привыкнув к таким правилам и законам, приходит в некий трудовой коллектив, где совершенно другой кодекс, совершенно другой устав, совершенно другие привычки. Как происходит вот эта ломка привычек? Ведь они же наверняка потом придут к вам и у вас в кабинете рассказывают о том, что происходит. Несколько слов, пожалуйста, об этом.

Нина Корнюшкина: Что характерно, по рассказам ребят они как-то уже понимают что ли, что они попали уже в мир взрослых людей, и очень быстро подстраиваются под все то, что им предлагает этот коллектив трудовой. По крайней мере, из всех ребят, кто у меня устроился работать, уходят, когда сразу не принимает коллектив, вот тогда они уходят сразу же, а уж если ты вошел в этот коллектив, они уже перенимают навыки того коллектива, уже про свои эти детдомовские обычаи быстренько забывают.

Татьяна Ткачук: Знаете, Нина Михайловна, сразу-то ни один коллектив никого не принимает. Если коллектив сложившийся, откуда бы ни пришел человек, он все равно чужой, и все равно к нему присматриваются.

Герман Пятов: Я имела в виду, что не так сразу, но те, кто остаются работать в коллективе, они уже остаются там и работают, и у нас есть такие примеры.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Нина Михайловна. Герман, понятно, что ребята, которые растут в детдоме, находятся в атмосфере некоторой казенщины, довольно своеобразной дисциплины, которая для детского дома естественна, а для человека, живущего в семье, может казаться странной и тяжкой во многом, и в условиях крайне ограниченных социальных контактов. Естественно, этот комплекс весь неизбежно приводит к тому, что вся гамма человеческих отношений ребятам этим неизвестна, какие-то только спектры, какие-то отдельные как бы моменты известны, а очень многое пропадает. При доброжелательном подходе и желании помочь такому человека адаптироваться в уже более сложном и более пестром таком, взрослом человеческом мире -чем можно помочь, и как не натолкнуться на подводные камни? Я почему вас спрашиваю об этом, - сплошь и рядом на форумах, где обсуждается общение с детдомовцами (кстати, обсуждается оно широко, если вы не знаете, а я вот готовилась к программе и поняла, что тема эта для многих актуальна – можно ли связать свою жизнь с бывшим детдомовцем, как к нему на работе относиться), читаю высказывания: «Предпочел бы близко не сталкиваться, потому что ужасно боюсь задеть, обидеть, даже невзначай…» Вот еще раз, Герман, вопрос повторю: чем можно помочь при желании, и как не натолкнуться на какие-то подводные камни?

Герман Пятов: Ну, я думаю, что такие высказывания, которые вы привели, пример из интернета – это досужие разговоры. Потому что в интернете сидят люди… Чем больше человек пишет в интернете, тем меньше он делает в реальной жизни. Это люди, которые вообще мало что представляют в реалиях.

Татьяна Ткачук: Очень спорный тезис, но не будем сейчас спорить.

Герман Пятов: Ну, что вы, я вас уверяю, у меня опыт общения в интернете очень большой. Мы не держим форума у себя на сайте только потому, что там будут писать те, кто… Чем больше человек пишет, тем меньше он делает, то есть, от таких людей толку, как правило, очень мало. Потому что те, кто занимаются, в команде у меня более тысячи человек, которые регулярно участвуют в какой-то деятельности нашей, и среди них людей, которые желали бы писать на форуме, меньше 5 процентов, а толку от них в реальных делах просто в 100-200 раз больше, чем от писателей в интернете. Потому что интернет и вот эти писания – это такая болезнь. Собственно, это четко иллюстрирует высказывание, что «я боюсь задеть» и так далее, - то есть, человек не боится задеть, он просто не ищет возможности.

Татьяна Ткачук: Герман, можно, я сейчас вас перебью и немножко поясню, что я имела в виду. Вы, как человек, который занимается благотворительной деятельностью, в первую, во вторую и в третью очередь думаете о том, как помочь детдомовским детям, как решить их проблемы. Люди, которые обсуждают этот вопрос на форумах, они думают о своих проблемах, о том, как им с детдомовцами общаться…

Герман Пятов: Ничего подобного.

Татьяна Ткачук: Это действительно разные люди, но они не рвутся к вам в команду…

Герман Пятов: Нет, они и не нужны в команде.

Татьяна Ткачук: Ну, хорошо, либо вы отвечаете на мой вопрос, либо я Нине Михайловне его задам.

Герман Пятов: Они не думают о том, как им общаться, а они говорят… Это так же, как – «ой, я прямо не знаю, как купить квартиру, вот так и так», а надо просто работать, заработать деньги и купить. Так и здесь: иди и попробуй общаться. Как говорится, стучите – и откроется вам, ищите – и обрящете. Значит, бояться ничего не надо. Другое дело, что вы общаетесь с другими людьми, соблюдаете какие-то нормы общения, которые позволяет вам не задевать. Вот детдомовские дети – это такие же дети, не надо делать из них какой-то фетиш и пылинки сдувать, они достаточно устойчивые, во многих вещах более адаптированные, чем мы. А помочь реально им нужно, допустим, не разговорами в интернете, как бы не задеть, а, допустим, если человек реально приехал, ты с ним общаешься, выпускник детского дома, вот пойти на рынок и научить, как составляется бюджет на неделю, на месяц, закупаются продукты. Вот это реальная, конкретная вещь. Объяснить, допустим, как пользоваться метро, как не тратить много денег на телефонные разговоры, потому что у нас дети приезжают, и у них сразу – бац, счета телефонные, ущерб их бюджету. Как выстраивать отношения с вышестоящими сотрудниками в организации, в которой ты работаешь, в фирме или еще где-то, что можно делать, что нельзя. Не вестись на попытки вас использовать в чистом виде, как лохов, то есть попытки что-то у вас выпросить, как-то получить от вас и так далее. Надо понимать, что эти дети зачастую этим развращены, и нужно четко понимать, что все нужно зарабатывать, все дается трудом, ничего просто так не бывает.

Татьяна Ткачук: Спасибо, Герман. Очень практическую сторону жизни вы осветили. Я немножко о другом спрашивала. Нина Михайловна, когда первый раз у меня в студии появились детдомовцы, они меня до эфира предупредили: «Только не надо нас спрашивать о родителях, это больная тема. Мы не любим, когда нам задают этот вопрос». Есть ли еще какие-то больные темы, и насколько это общее для всех ребят? Что нужно иметь в виду простому, обычному человеку, когда он сталкивается с выпускников детдома, чтобы не насовершать ошибок? Если он не готов идти с детдомовцем на рынок и обучать его составлять бюджет, но, тем не менее, хочет с ним выстроить какие-то отношения правильно, как не обидеть и не задеть?

Нина Корнюшкина: Обычно у нас нет запрета на то, чтобы ребята общались с домашними ребятами. У нас очень много девочек и мальчиков дружат с домашними ребятами. И как таковой проблемы такой не встает. Те родители, кто разумно это все понимает, они видят: это жизнь. Они вместе учатся в школе, они вместе ходят на какие-то секции, и особо не заостряется внимание на этом – детдомовский он, не детдомовский. И в лагеря они оздоровительные приезжают. Поэтому как таковой проблемы нет, она просто надуманная, эта проблема-то. Ребенок вообще ранимый. Попробуйте, у меня есть сын и дочь, приводят они своих избранников – это же тоже очень сложно. Например, сын у меня женился на сироте, и нам тоже было очень сложно с ней найти общий язык. Потому что, ну, подросток есть любой подросток, как любой подросток, и детдомовский подросток точно такой же, он требует к себе внимания, привычки какой-то. Ввести надо в семью, разговаривать как-то надо с ним, понять.

Хотя много негативных моментов у наших воспитанников, много. И вы совершенно правы, и украсть могут, и обмануть могут, и все, что вы перечислили, все это, да, имеет место быть обязательно. Но уж если ты ребенку своему разрешил идти и по жизни общаться со всеми, не только с какими-то избранными, так принимай, как оно есть.

Татьяна Ткачук: Спасибо. Я слушала сейчас вас и вспомнила, что в ЖЖ прочла один из блогов, где мужчина вспоминал, как в армии он служил с двумя детдомовцами, они были из разных детских домов, из совершенно разных областей России. И он описывает, насколько же они были разные. Один из них был, как он его называет, «тормоз» - пассивный, который хотел только есть и спать, ничем не интересовался абсолютно. Другой же был энергичным, бодрым, целеустремленным, он очень быстро стал правой рукой у командира, и очень его любили солдаты за такое очень хорошее чувство юмора. Вот два человека, у обоих за плечами детдомовский опыт. Нина Михайловна, от чего зависит такая разница? Просто одному с детским домом повезло, а другому нет? Родились разными, окружение разное? Понимаю, что немножко наивный вопрос, но тем не менее.

Нина Корнюшкина: Мне кажется, это идет только от личности самого воспитанника, только от личности. Потому что детские дома как раз сейчас, коллективы, педагоги детских домов делают все. У нас и политликбез есть, у нас обучают «от и до», всему. Мы пытаемся ввести их во всякие программы, дети такие развитые выходят из детского дома! А уж то, что один из них так проявил себя, и у нас точно так же бывает. Это только от личных качеств ребенка, по-моему, зависит.

Татьяна Ткачук: Спасибо. И звонки принимаем. Наталья Львовна из Москвы, добрый день.

Слушатель: Добрый день. Вы знаете, из разговора все-таки не чувствуется, чтобы дети из детских домов были приучены к жизни. Врач сказал, что вот нужно обучать жизни непосредственно. Конечно, в детских домах, которые сегодня открыты, не семейного типа, дети все-таки очень замкнуты в этой обстановке детского дома. И мне приходилось сталкиваться, я устраивала девочку бездомную в детский дом и обратила внимание на то, что все-таки дети там очень живут тяжелой жизнью. Потому что воспитателей нет, и это, конечно, проблема, не хватает, с хорошим образованием и желанием работать. И дети все-таки под надзором, как в милиции, их одергивают все время. Наверное, уже эти детские дома, в которых много детей, не семейного плана, нужно от них постепенно отказываться.

Татьяна Ткачук: Наталья Львовна, поняли идею. Сейчас Герману отдам микрофон, и он просто вас растерзает по поводу закрытия детских домов. Герман, прошу.

Герман Пятов: Да, ну что вы, как можно... Я такой белый и пушистый, никого не растерзаю никогда… Нет, просто вот эти все досужие разговоры насчет «закрыть» – это, знаете, как в «Собачьем сердце»: отнять и поделить. Пожалуйста, давайте закроем все детские дома, а куда детей будем девать? Вопрос. Во-первых, это разовый опыт – слушательница кого-то устраивала, пришла, увидела… Во-первых, разные ситуации бывают, что там дежурная смена, никого нет из воспитателей.

Татьяна Ткачук: Во-первых, бывают очень разные детские дома, Герман, давайте с этого начнем.

Герман Пятов: Детские дома, конечно, бывают разные. И вот предыдущий вопрос, который Нина Михайловна осветила, - понятно, что бывают действительно… Скажем, в Рыбинске более-менее благополучно, там и служба социальная, и департамент, и непосредственно сотрудники детских домов. Есть регионы, где похуже. Есть, где очень красиво. В Смоленской области – красиво, в Ивановской – похуже. Где-то лучше, где-то хуже. Где-то в области в одном детском доме бывают разные группы, разные воспитатели. И дети тоже разные, индивидуальные личностные особенности есть. Поэтому что можно сказать, ну, закрывать – пожалуйста, это хорошо…

Татьяна Ткачук: Но не придумано пока никакого выхода из положения.

Герман Пятов: Мотива нет. Вот эти семейные формы тоже, вот Нина Михайловна может прокомментировать, что они сейчас внедряются, семейные формы воспитания, в Рыбинске, и как люди там зарабатывают на этом деньги.

Татьяна Ткачук: Это отдельная тема для отдельного разговора. Сейчас мы еще звонок принимаем. Татьяна из Москвы, добрый день, вы в эфире.

Слушатель: Добрый день. Возможно, у меня тоже отдельная тема, но поскольку Герман не только благотворитель, но и врач, я хотела его спросить. Он обращал внимание на проблемы детей-инвалидов, которые потом перекочевывают в дома инвалидов? Потому что я регулярно наблюдаю по линии метро «Краснопресненская», как они работают нищими, молодые люди, и говорят, что они из Ивановского дома инвалидов. Вот девушка без двух ног просто регулярно сидит. В остальном она совершенно здорова, она сидит в переходе в совершенно жуткой обстановке и собирает деньги. Потом приходит какой-то мужчина и ее увозит. Значит, находятся «работодатели» так называемые, которые их используют. А ведь эти люди, за исключением тех, у кого совсем нет рук, они, наверное, вполне могли бы нормально работать и вписаться в нормальную жизнь. Вот не пытался он как-то решать эту проблему?

Татьяна Ткачук: Спасибо, Татьяна. Я вам сразу скажу, что я собираюсь делать отдельный эфир, действительно, вы совершенно правы, про детей-инвалидов, причем как про тех детей, которых отдают в специальные медицинские учреждения, так и про тех детей, которые остаются дома с родителями, и как родители растят таких детей. Тем не менее, поскольку ваш вопрос был к Герману обращен, Герман, прошу, не пытались ли вы еще и этим заниматься?

Герман Пятов: Мы пытаемся еще и этим заниматься, как и еще много чем другим… Потому что больше некому заниматься в такой большой стране, как Россия, только «Мурзикам», поэтому, конечно, мы этим тоже занимаемся… У нас среди 78 сиротских учреждений, которым мы регулярно помогаем, есть сиротские учреждения для детей-инвалидов. И там конкретно дети-инвалиды, причем их собирают по совершенно непонятному принципу в кучу, совершенно разных детей, с разным уровнем интеллектам, с разными совершенно видами инвалидности. Есть вообще лежачие дети, есть дети, практически лишенные интеллекта, которые находятся практически в растительном состоянии. И конечно, там совершенно разные виды помощи, и очень сложно таким детям помогать. Но это не имеет никакого отношения к той картине, которую вы описали, что на вокзале на нищих кто-то зарабатывает. Это совершенно другая история, и это конкретный вариант, здесь прокомментировать сложно.

Татьяна Ткачук: С ним просто надо разбираться.

Герман Пятов: Это другая тема просто.

Татьяна Ткачук: Спасибо. Хочу вам последний вопрос задать. В идеале из всего, о чем мы сегодня говорили в программе, понятно, что социально-психологическая поддержка должна была бы оказываться любому выпускнику детского дома вплоть до либо нахождения им первой серьезной работы, стабильной, либо до создания собственной семьи – вот два якоря, на которых уже можно как-то осесть и более-менее стабильно жить. Понятно, что это утопия, нет в стране таких сил. Но что могло бы делаться, но не делается, с вашей точки зрения? Нина Михайловна…

Нина Корнюшкина: Мне кажется, более четкие программы государственные должны быть в этом плане.

Татьяна Ткачук: То есть, если обещают до 23 лет, чтобы реально до 23 лет помогали.

Нина Корнюшкина: Конечно.

Татьяна Ткачук: Как? Что нужно для этих ребят делать?

Нина Корнюшкина: Я думаю, что, например, программы должны быть постинтернатовского такого отслеживания ребят. Во-первых, закончил ГПТУ – обязательно нужно предоставление работы, это как неписаный закон. Почему дети метаются, воспитанники – там не могут устроиться, там, ищут вторую профессию? Обязательно это нужно делать. Программы должны быт более четкие, более реальные.

Татьяна Ткачук: Герман, слово вам.

Герман Пятов: Да. Во-первых, можно не до 23-х. Вообще, его можно патронировать всю жизнь, на самом деле, но это не значит, что там просто ему вытирать слюнявчиком рот, а именно консультативная помощь психолога, социолога, по трудоустройству, по каким-то проблемам. Человек должен иметь, допустим, контактный телефон или центр, куда он может прийти и сказать: «У меня в семье такие-то проблемы, как мне их решить?» И ему говорят: «Вот вам надо с нашим психологом поговорить» или еще с кем-то.

Татьяна Ткачук: Эта помощь должна быть бесплатной, с вашей точки зрения?

Герман Пятов: Конечно, обязательно. То есть он, как бывший сирота, на протяжении всей жизни у него будут какие-то проблемы, знаки из прошлого такие вот, «ау» такое возвращать к нему, и здесь нужно помогать. И начинать это надо и в детском доме, так сказать, консультирование, и продолжать всю оставшуюся жизнь. Другое дело, что он будет сам идти по этому пути, и у него будет меньше проблем – будет меньше обращаться.

Татьяна Ткачук: Спасибо. К сожалению, наше эфирное время подошло к концу.

Говорят, лишь малый процент росших в детдомах могут похвастаться счастливо сложившейся судьбой. Но я назову сейчас несколько имен: актеры Станислав Садальский и Нина Русланова, писатели Виктор Астафьев и Анатолий Приставкин, певица Лидия Русланова, врач Валентин Дикуль, поэт Николай Рубцов. Все они – и многие другие выдающиеся люди – бывшие детдомовцы. Значит, кто-то поверил им в свое время, кто-то помог, и кто-то вовремя оказался рядом…